Проблема кризиса английского абсолютизма при первых Стюартах не только не разрешена, но по существу и не поставлена в буржуазной историографии, представители которой склонны были уделять преимущественное внимание личным качествам королей старой и новой династии и объяснять крушение английского абсолютизма неудачной политикой «неумных», «вероломных» и «лицемерных» Стюартов.

Представители буржуазной историографии не проводят существенных различий и граней между эпохой Тюдоров и эпохой первых Стюартов. Они не ставят проблемы абсолютизма Стюартов как упадочной формы английского абсолютизма первых десятилетий XVII в.

Совершенно иначе подходят к этой проблеме советские историки. Исходя из марксистско-ленинского понимания феодально-абсолютистской монархии как политической формы диктатуры класса феодалов, они видят в ней форму феодального государства, которая возникает в условиях разложения феодального способа производства и развития капиталистических отношений, т.е. в эпоху так называемого первоначального накопления, ранней аграрной революции, развития капиталистической мануфактуры и торгово-колониальной экспансии.

При исследовании вопроса о классовой природе английского абсолютизма в целом и об особенностях упадочной формы его при Стюартах необходимо учесть следующие весьма важные моменты.

Во-первых, основой общественного производства при абсолютизме остается земледелие, эволюция которого предопределяет развитие экономики страны в целом.

Во-вторых, основой общественного строя при абсолютизме остается феодальная собственность на землю и вытекающая из нее форма эксплуатации непосредственного производителя, которая материализуется в виде феодальной ренты.

В-третьих, экономически и политически господствующим классом при абсолютизме, как и при всех предыдущих формах феодального государства, остается класс феодалов.

Научный интерес к проблеме абсолютизма, в частности английского, заключается в том, что, являясь политической формой феодального государства, абсолютизм на протяжении определенного исторического периода играл исторически прогрессивную роль, содействуя развитию новых производительных сил. Проблема абсолютизма Стюартов заключается в выявлении его классовой сущности на том этапе исторического развития, когда английский абсолютизм выступает как форма диктатуры феодального дворянства по преимуществу.

Однако, как известно, одной из особенностей общественной структуры Англии XVI в. являлся раскол сословия дворянства на два социальных слоя, из которых один — так называемое новое дворянство — оказывается вовлеченным на путь капиталистического развития и тем самым связанным с интересами буржуазии.

Для понимания природы абсолютизма при Тюдорах и Стюартах и причин катастрофы последнего необходимо установить, в каком отношении абсолютная монархия Англии стояла не только к буржуазии, но и к части самого господствующего класса страны — к новому дворянству.

Нарастание оппозиции нового дворянства, означавшее сужение социальной базы абсолютизма, составляло главную опасность.

Напомним, что одной из предпосылок усиления новой династии Тюдоров было истребление старой, феодальной знати. Звездная палата и массовые конфискации довершили то, чего не успели сделать мечи в усобицах Алой и Белой розы. От старой знати в палате лордов уцелел какой-нибудь десяток фамилий.

Истребив своих союзников и противников из рядов старой, феодальной аристократии, Тюдоры назначают новых пэров, раздают титулы, создают новую, преданную им аристократию, которая сменяет старую, феодальную знать.

Тюдоры искали также опоры в среднем и мелком сельском дворянстве и для этого не пожалели огромного земельного фонда закрытых монастырей.

Этим они невольно содействовали усилению нового дворянства, кровно связанного с буржуазным способом производства как в промышленности, так и в земледелии.

Увеличение числа крупных земельных собственников имело своим результатом не столько укрепление феодального базиса короны, т.е. феодальных производственных отношений в деревне, сколько усиление буржуазных тенденций в ней. Но именно последним противодействовало все тюдоровское законодательство против огораживания. Дело, таким образом, было вовсе не в «охране крестьян», а в охране феодальных производственных отношений в деревне от разрушительных последствий аграрной революции.

Причина неудачи законодательства Тюдоров против огораживаний заключалась в противоречиях между целями королевской политики и экономическими интересами дворянства, по крайней мере значительной его части, в противоречии между целью и следствиями дворянской политики Тюдоров в целом.

Нерешительность Тюдоров в осуществлении законодательства против огораживаний свидетельствует о том, что им уже приходилось считаться .с фактом раскола английского дворянства на старое, феодальное и новое, вступившее на путь капиталистического развития. Тюдорам приходилось лавировать между противоречивыми устремлениями этих двух различных слоев.

Этим и объясняется недолговечность английского абсолютизма в целом и его крушение в 40-х годах XVII в.

Сохранение парламента в политической системе английского абсолютизма дает возможность установить момент, когда английская абсолютная монархия изжила свои прогрессивные черты, т.е. момент, когда господство феодального дворянства стало несовместимым с дальнейшим развитием капиталистических отношений, благодаря чему появляется антикоролевская оппозиция в парламенте. Таким моментом можно считать победу над испанской «непобедимой Армадой». Это было своего рода боевое крещение английской буржуазии и начало ее борьбы с феодально-абсолютистской монархией.

С началом 90-х годов XVI в. кончается былая «гармония» между короной и парламентом. В парламенте возникает и все больше усиливается буржуазно-дворянская оппозиция. Буржуазия, не нуждавшаяся уже в покровительстве короны и тяготившаяся им, требовала последовательно буржуазной политики. Открытый конфликт стал неминуем.

С этого времени парламент становится своеобразным барометром буржуазного общественного мнения; борьба под древними сводами Вестминстерского дворца становится миниатюрным изображением развертывавшегося в стране общественного конфликта.

Стюарты унаследовали английский престол в момент наступившего кризиса абсолютизма. Отсюда их беспомощность и невозможность приспособить политику абсолютизма к новым условиям экономической жизни, к новому соотношению классовых сил в стране, неспособность пойти навстречу требованиям передовых классов английского общества.

Английский абсолютизм при первых Стюартах представлял собой упадочную форму феодально-абсолютистской монархии, пытавшейся опереться на аристократию, феодальное дворянство и на англиканскую церковь в борьбе с далеко зашедшими притязаниями буржуазии и нового дворянства. Абсолютизм не мог пойти на дальнейшие уступки буржуазному развитию страны и поэтому лишился поддержки буржуазии.

В этом нетрудно убедиться при беглом взгляде на политику Якова I: стремлению буржуазии к свободному предпринимательству, ее неутомимым поискам новых путей обогащения Яков I противопоставил систему монополий, т.е. исключительных прав, предоставленных отдельным лицам либо компаниям, на производство и торговлю определенного рода товарами. С целью обогащения немногочисленной клики придворных аристократов и финансистов корона лишала буржуазию основного условия капиталистического накопления — свободы конкуренции, ограничивала свободу распоряжаться буржуазной собственностью.

Столь же враждебной буржуазии была регламентация промышленности и торговли, проводимая правительством в угоду городским средневековым корпорациям, требование 7-летнего ученичества как предварительного условия для занятия каким-либо ремеслом. Придирчивый фискальный контроль не только за количеством и качеством готовых изделий, но и за технологией производства почти исключал возможность каких-либо технических нововведений, противодействовал стремлениям к укрупнению производства, его перестройке на выгодных буржуазии началах.

В результате в первой половине XVII в. резко затормозилось развитие мануфактуры, осталась неиспользованной масса технических изобретений и усовершенствований, многочисленные мастера-новаторы, обосновавшиеся при Тюдорах в Англии, теперь покидают ее и переселяются в Голландию.

Наступление феодально-абсолютистской реакции отчетливо проявилось и в церковной политике Якова I. Борьба нового дворянства и буржуазии, поживившихся землей закрытых монастырей, с католической опасностью, отступила в делах правительства на задний план перед борьбой с пуританством, т.е. загримированной в религиозную форму буржуазной оппозицией абсолютизму.

Наконец, Яков I совершенно не считался с интересами буржуазии и в своей внешней политике.

Испания, все еще остававшаяся наиболее могущественной колониальной империей и, следовательно, стоявшая Поперек дороги английским купцам, рассматривалась ими в качестве национального врага Англии. В борьбе с этим врагом прошло все правление Елизаветы, и на этом зиждилась в не малой степени популярность «великой королевы».

Однако феодальная реакция, восторжествовавшая при Якове I внутри страны, должна была неминуемо сказаться на внешнем политическом курсе. Яков искал опоры против растущей буржуазной оппозиции в союзе с оплотом европейской феодальной реакции — с Испанией.

В 1604 г. с Испанией был заключен мир, в котором совершенно обойдено главное требование буржуазии Сити — право англичан торговать с испанскими колониями. В угоду Испании Яков милует участников «порохового заговора», смотрит сквозь пальцы на усиление деятельности папистов и иезуитов и полностью подчиняется диктату испанского посла в Лондоне графа Гондомара. Так сомкнулась в единую цепь внутрианглийская и международная феодальная реакция.

Буржуазия отвечает на действия правительства отказом доставлять ему необходимые денежные ресурсы.

Так классовый конфликт между буржуазно-дворянским блоком и феодальной монархией принял форму конституционного конфликта между королем и парламентом.

Конфликт этот был тесно связан с ростом разногласий по вопросам торгово-промышленной, финансовой и религиозной политики, непосредственно затрагивавшим интересы различных общественных классов.

Программа нового дворянства и буржуазии ярко выражена в документе, представленном палатой общин Якову I Стюарту еще в самом начале его царствования. Это так называемая «Апология палаты общин». Составители «Апологии» требуют прежде всего обеспечения права собственности на землю и, во-вторых, неприкосновенности доходов от торгово-промышленной деятельности. Первое требование имеет в виду освобождение непосредственных держателей земли от короны на условиях рыцарской службы, т.е. крупных землевладельцев, от лежавших на них феодальных служб и повинностей, превращение феодальных поместий в полную, свободную, буржуазную собственность лендлордов. Второе требование предполагает обеспечение «прав и вольностей» всех лиц, занимающихся торговлей и промышленной деятельностью, на их доходы от торговли и мануфактуры. Из этих животрепещущих экономических интересов нового дворянства и буржуазии вытекают их политические требования. В противовес абсолютистским притязаниям Якова I, развитым в его политическом трактате «Истинный закон свободных монархий», палата общин заявляет весьма решительно в «Апологии», что король не является ни абсолютным, ни независимым от парламента главой государства. В то время как Яков I склонен был рассматривать парламент в качестве подсобного органа короля, обладающего абсолютной властью божественного происхождения и характера, авторы «Апологии» провозгласили верховным органом государства парламент, состоящий из двух палат — общин и лордов, во главе с королем, но отнюдь не короля, действующего независимо от парламента. Решительно выступая против самого принципа божественности королевской власти, палата общин заявляет в своей «Апологии», что власть смертного короля не является божественной, абсолютной и единоличной ни в духовных, ни в светских делах. Подкрепляя свою конституционную теорию ссылками на Великую хартию вольностей, авторы «Апологии» вкладывают в этот по существу феодальный документ, отражавший отношения между королем и феодалами в XIII в., совершенно новое, буржуазное содержание, выражавшее интересы и политические претензии нового дворянства и буржуазии начала XVII в. Яков I склонен был рассматривать «права и вольности» своих подданных в качестве временной уступки им и ограничивать действие этих прав сроком заседаний того или другого парламента, полагая, что эти права должны прекратить свое существование вместе с роспуском парламента.

«Апология палаты общин» рассматривает «права и вольности» англичан не в качестве временной уступки со стороны короны, но в качестве законного, прирожденного права, вытекающего из Великой хартии вольностей и других статутов королевства, принятых парламентом, внесенных в его протоколы и получивших согласие короля. Источником прав английского народа является, по мысли составителей «Апологии», писаное в право, фиксированное в законодательных актах, которое противопоставляется общему праву, основанному на интерпретации статутов и на судебных решениях и прецедентах королевских судов.

Из политической теории, развитой в «Апологии палаты общин», вытекают экономические и религиозные требования буржуазии и нового дворянства. Спор по вопросу о королевской прерогативе, об объеме прав и полномочий короля, принадлежащих ему в силу обладания английской короной, был для буржуазно-дворянской оппозиции парламента спором о границах прав короля над имуществом подданных; он отражал стремление оппозиции оградить буржуазную собственность от феодальной эксплуатации и абсолютизма. «Апология палаты общин» поддерживает «установленную законом» англиканскую церковь, отрицая за королем единоличное право вносить какие-либо изменения в существующую ее организацию и вероучение. Король не должен издавать без согласия парламента каких-либо новых законов, относящихся к религиозным (как и светским) делам. Дело в том, что короля подозревали в склонности к католицизму, в тайных симпатиях католической церкви и в попустительстве католикам. Стремясь оградить англиканскую церковь от какого-либо сближения с Римом, составители «Апологии» со своей стороны заявляют, что палата общин отнюдь не стремится к каким-либо новшествам пуританского характера, к углублению реформации: ей чужд пуританский или броунистский дух и какие-либо проявления религиозного диссента, инакомыслия и индивидуализма в религиозных вопросах.

Тем не менее Яков I обвинил палату общин в сочувствии пуританизму и распустил парламент. Вместе с перерывом заседаний прекратили свое существование и «дарованные» королем «свободы и вольности». Противопоставляя временно созываемому парламенту власть короля, занимающего престол постоянно и осуществляющего свое «правосудие» независимо от парламента, Яков I пытается установить «единообразие» в религиозных делах путем издания канонов, королевских прокламаций, карающих всякое проявление религиозного диссента, инакомыслия. Король грозит отлучением от англиканской церкви всех тех, кто сомневается в истинности каких-либо ее положений, и объявляет «незаконными» всякие религиозные организации помимо государственной церкви. Религиозной смуте, расколу, диссенту, индепендентству и особенно анабаптизму была объявлена решительная война. Подобным же образом действовал Яков I и в вопросах финансовой, налоговой политики. Прервав заседание парламента, король потребовал уплаты «импозиций» — не санкционированных парламентом пошлин на ввозимые в Англию товары.

Королевские судьи — советники короля, помогая ему осуществлять свое правосудие, заявили, что королю принадлежит бесспорное право в силу своей королевской прерогативы независимо от парламента регулировать ввоз и вывоз товаров, облагать пошлинами ввозимые в Англию товары или запрещать вывоз из страны любых товаров. Ведь все порты королевства «принадлежат» королю. Отсюда и его право на взимание таможенных пошлин. Подобно вопросам войны и мира, таможенная политика относилась, по мнению королевских судей, к области королевской прерогативы.

Такое толкование прерогативы короны в отношении таможенной политики находилось в решительном противоречии с интересами английских купцов и мануфактуристов. Идеологи буржуазии заявили, что /вопреки мнению королевских судей введение каких-либо налогов и пошлин без согласия парламента противоречит основному закону королевства — «закону собственности и частных прав». В этом законе идеологи революционных классов видели основу нового общественного порядка, складывавшегося в Англии взамен старого, феодального. Они пытались найти в прошлом развитии Англии прецеденты, подтверждавшие новые требования передовых классов. От вопроса конкретного — о праве короля вводить новые налоги и пошлины лишь с согласия парламента — идеологи нового дворянства и буржуазии, например юрист Уайтлок, переходят к существу конституционной проблемы, бывшей предметом споров между королем, защитниками его прерогативы и палатой общин. Уайтлок ставит вопрос: кому принадлежит в Англии верховная власть? И дает на него следующий ответ: королю в парламенте, т.е. королю, получившему поддержку «всего государства» — обеих палат парламента.

Власть короля в парламенте противопоставляется этим юристом его власти вне парламента, когда король действует, руководствуясь лишь собственной своей волей, одиноко и обособленно. В речи в палате общин, произнесенной в 1611 г., Уайтлок доказывал возможность апелляции на действия короля вне парламента (например, в суде королевской скамьи, где от имени короля выступали королевские судьи) к королю в парламенте. Власть короля в парламенте не является абсолютной, в смысле ее независимости от обеих палат парламента. Зато она является подлинно верховной и суверенной властью конституционного, опирающегося на парламент главы государства.

В противоположность этой теории власти конституционного монарха Яков I и его советники пытались «обосновать» суверенитет королевской власти — власти короля вне парламента — ссылками на божественное происхождение королевской власти, которая поэтому и является независимой от парламента. Основываясь на этом, Яков I считал «бесспорным» свое право вводить и взимать налоги, с чем палата общин была решительно не согласна. Так, в «билле против налогов», обсуждавшемся в 1610 г., помимо спора о прерогативе, нашли свое отражение реальные интересы английских купцов, настаивавших на неприкосновенности своих доходов от торгово-промышленной деятельности от произвола абсолютного монарха, действовавшего помимо парламента и вне его. Купцы и мануфактуристы были заинтересованы не менее, чем крупные землевладельцы, в освобождении рыцарского держания, в приобретении буржуазного права собственности, точнее, приближавшегося к нему сокэджа общего права (free and common socage), на свои феодальные поместья. Английские купцы, торговавшие за морем, были проникнуты убеждением, что их торговая деятельность полностью соответствует благу всего королевства, и протестовали против введения королем налогов и пошлин «без общего согласия королевства», т.е. без согласия парламента Наоборот, противодействие короля принятию «билля против пошлин» вызывает недовольство среди английских купцов и наносит ущерб всей стране.

Будучи вынужден согласиться на «билль против пошлин», Яков I всячески старается обойти его, избежать ущемления своей прерогативы в вопросах таможенной политики. Продолжая действовать самовластно, король раздает по своему усмотрению монополии в ущерб свободе торговой и предпринимательской деятельности, в которой идеологи буржуазии видят прирожденное право этого класса. Упорно сопротивлялся Яков I и предложениям о выкупе, освобождении рыцарского держания. «Большой договор» 1611 г. предусматривал выплату королю суммы в 200 тыс. ф. ст. в год взамен феодальных повинностей, которые несли держатели на правах рыцарской службы. Сумма, предложенная парламентом, примерно вдвое превосходила фактические доходы короля по данной статье. Тем не менее король продолжал отстаивать свою прерогативу— свои верховные права на рыцарские держания, требуя увеличить предложенную ему сумму до 300 тыс. ф. ст. в год. «Большой договор» так и не был заключен, отмена феодальных повинностей, связанных с рыцарским держанием, была произведена, как известно, лишь после победы парламентской армии над королем в 1646 г.

Яков I Стюарт пошел по иному пути: он распустил парламент, вновь созвал его на короткий срок (3 месяца) в 1614 г. По существу же за роспуском парламента 1611 г. наступает период беспарламентского правления больше чем на целое десятилетие — до 1624 г., когда английский абсолютизм принимает классические черты, приближавшие его к образцам абсолютизма континентального и вместе с тем приближавшие его катастрофу в Англии при Карле I, втором Стюарте на английском престоле.

Осуществляя на практике в период беспарламентского десятилетия тот принцип, согласно которому с роспуском парламента прекращают свое существование «дарованные» королем «свободы и вольности», Яков I вводит и взимает незаконные «импозиции», прибегает к взысканию старых, феодальных повинностей вроде «подмоги» по случаю брака королевской дочери и «добровольных пожертвований». Однако это не создает ни прочной финансовой, ни политической базы для абсолютизма Стюартов. Это была по существу новая для Англии форма абсолютной монархии, базировавшаяся на политическом трактате Якова I и на поддержке отживших сил феодального общества — остатков феодальной аристократии, уцелевших до первых десятилетий XVII в., феодального дворянства высокой англиканской государственной церкви. Эта политическая форма стояла в решительном противоречии с классовыми интересами нового дворянства и буржуазии — передовой силы на заре буржуазной революции.

Якову I удалось задержать, предотвратить непосредственную опасность революционного взрыва; «пролог революции» не вылился в революцию при первом Стюарте. В период беспарламентского правления Яков I сталкивался с возраставшими экономическими трудностями, которые он и его советники пытались преодолеть чрезвычайными средствами. Особенно эти трудности возросли с началом 30-летней войны, в которую вступает Англия, руководствуясь соображениями династической политики Стюартов.

В 1621 г. королю вновь пришлось созвать парламент и обратиться к нему за поддержкой. Однако в этот момент стюартовский абсолютизм оказывается особенно дискредитированным нелепой внешней политикой, продажностью и взяточничеством близких советников короля и военными неудачами. Особой остроты достигает конфликт в связи с вопросом об испанском браке престолонаследника, который Яков I также относил к области королевской прерогативы и считал его недоступным пониманию парламента. Между тем с вопросом о предполагавшейся женитьбе будущего Карла I на испанской инфанте были связаны весьма острые экономические, политические и религиозные интересы различных классов английского общества. Испанский брак наследника престола казался совершенно неприемлемым английским купцам и мануфактуристам, ревнителям пуританского благочестия, ибо он означал ущемление их коммерческих интересов. В результате брака «католическая опасность» чрезвычайно возросла бы для английских купцов и мануфактуристов, привыкших отождествлять свои классовые интересы с «национальными интересами» и даже «общим благом» Англии.

В декабре 1621 г. королю была представлена петиция и ремонстрация палаты общин с резкими выпадами против Испании и испанского короля, в котором Яков I видел не только своего будущего тестя, но и союзника в борьбе за «палатинат», за курфюршество Пфальцское—«достояние» своей дочери Елизаветы и ее мужа Фридриха Пфальцского. По династическим соображениям Яков I был готов идти на союз с католической Испанией, принося ей в жертву интересы английских купцов и мануфактуристов. Пуритански настроенные классы — буржуазия и новое дворянство — ненавидели Испанию и в браке Карла с инфантой видели осуществление «злокозненных» планов и «дьявольских» интриг английских и испанских папистов, которые усилили в это время свою пропаганду.

Палата общин требует от короля мер для защиты «истинной религии». В качестве условия предоставления королю финансовой поддержки палата выдвигает требование решительного изменения внешней и внутренней политики.

Крайне раздраженный сопротивлением и требованиями палаты общин, Яков I ответил на петицию парламента, написанную в верноподданническом тоне, насмешками и издевательствами. Яков I вновь развивает «теорию», согласно которой «права и вольности» парламента являются не его «наследственным достоянием», а актом королевской милости, которая может быть отнята в любой момент. Когда палата общин заявила решительный протест, указав в своем меморандуме, что обсуждение всех важнейших вопросов, касающихся короны, государства, защиты религии и англиканской церкви, является старинным и несомненным, прирожденным правом палаты, Яков I уничтожил его. На заседании Тайного совета в присутствии наследника престола, лордов и секретаря палаты общин король собственноручно вырвал из журнала палаты общин текст меморандума, чтобы устранить возможность использовать его «двусмысленные выражения» в будущем в качестве прецедента для дальнейших вторжений в область королевской «прерогативы».

Затем парламент был снова распущен и не созывался до 1624 г.— последнего года царствования Якова I. Почему же в 1624 г. Яков I был вынужден снова собрать парламент? Почему в тронной речи (февраль 1623/24 г.) король решительно изменил свой тон и просил «свободных и искренних советов» обеих палат парламента по вопросу о браке принца Уэльсского? Мало того, Яков I отрекся и от прежних своих посягательств на «законные права, вольности и привилегии парламента». Почему же король был вынужден отказаться, хотя бы на словах, от того, к чему он стремился на протяжении всего своего царствования?

Объясняется это тем, что английский абсолютизм оказался перед фактом краха нелепой внешней политики Якова I и острой финансовой нужды. Яков I искал способ выпутаться из тяжелых экономических и политических затруднений. Ему приходилось в свою очередь выслушивать уроки палаты общин, которая признала условия брачного договора с Испанией несовместимыми с честью самого короля, с безопасностью английского народа и с интересами протестантских союзников Англии.

Однако на деле оказалось, что лживый и неискренний первый представитель династии Стюартов, как и последующие ее представители, вплоть до Якова II, вел двойную игру: отрекаясь на словах — в тронной речи — от проекта испанского брака, Яков I продолжал тайные переговоры с «клевретами короля испанского». Его выдал не кто иной, как его любимый фаворит Бекингем, весьма развязно и цинично предложивший королю сделать выбор между своими подданными и испанцами и дать недвусмысленный ответ по «вопросу о браке будущего Карла I и инфанты. Переписка Бекингема с Яковом I — яркий образец моральною вырождения стюартовского абсолютизма. Это по существу обвинительный приговор «нелепому (grotesk) выродку», как называет Маркс Якова. Политические интриги, шантаж, распространение ложных слухов среди членов парламента — вот те приемы, при помощи которых Яков I старается выудить «субсидии» и финансовую поддержку парламента, не прекращая при этом угроз «сломать шею» своему последнему парламенту, как ему удалось это сделать в отношении трех первых парламентов (1604, 1614 и 1621 гг.).

Когда после заявления короля о решительном изменении курса внешней политики Англии (крушение проекта испанского брака и разрыв с Испанией) парламент обратился к нему с петицией, содержавшей требование изгнать из Англии, Шотландии и Ирландии всех иезуитов и католических священников, ненавистных английским пуританам, и привести в действие законы против католических рекузантов, Яков I вновь отказался исполнить эти требования парламента, особенно в отношении распространения антикатолического законодательства на Ирландию и Шотландию.

Прошло еще несколько месяцев и вопреки своим обещаниям не заключать без ведома и согласия парламента договоров с иностранными государствами Яков I заключает секретное соглашение с Францией о браке будущего Карла I и Генриэтты Марии, ревностной католички, сестры французского короля. Вопреки требованиям парламента Англия должна была вскоре получить королеву-католичку, двор которой стал центром католических интриг в Англии.

В связи с женитьбой на Генриэтте будущий Карл I дал «частное обязательство», скрепленное его отцом Яковом I в последний месяц его царствования. Согласно этому документу Карл I заранее обещал предоставить римским подданным английской короны все те «вольности и привилегии», которые были им обещаны в несостоявшемся договоре о браке с испанской принцессой. Французский вариант династического брака содержал неприемлемые для пуританской Англии обязательства.

Конфликт между короной и парламентом возник в первые годы нового царствования и достиг своего апогея в связи с подачей знаменитой «петиции о праве» (2 июня 1628 г.).

Приняв «петицию о праве» и дав на нее положительный ответ, Карл I решает затем распустить парламент, мотивируя этот акт неприемлемым для королевской прерогативы содержанием петиции.

Ссылаясь на Великую хартию вольностей XIII в. и другие статуты и законы королевства, толкуя этот по существу феодальный документ весьма широко и наполняя Великую хартию вольностей новым, буржуазным содержанием, палата общин в представленной королю «петиции о праве» протестовала против ряда злоупотреблений и насилий, совершавшихся короной и агентами королевского абсолютизма, особенно в период беспарламентского правления последнего десятилетия.

Ссылаясь на 39-ю статью Великой хартии вольностей, «петиция о праве» указывает, что в ней речь идет лишь об объявлении вне закона и об изгнании из пределов королевства. Характерно, что утратившая смысл феодальная формула («и не пойдем на него, и не пошлем на него») 39-й статьи опущена в ссылке на эту статью (Эта статья гласит: «Ни один свободный человек,не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо (иным) способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных ему (его пэров) и по закону страны».) . Зато слова «лишен имущества» уточнены, значение их расширено: никто не может быть лишен своей собственности, или вольностей, или доходов. Речь идет о земле, о поместьях, фактически уже представлявших буржуазную собственность крупных землевладельцев, о свободе предпринимательской деятельности буржуазии и о неприкосновенности полученных от нее доходов, прибыли. Такая трактовка 39-й статьи весьма характерна и отражает самое существо тех реальных имущественных интересов как в поземельных отношениях, так и c торгово-промышленной деятельности, которые уже имеются налицо в десятилетия, предшествовавшие буржуазной революции. Из изменения самой природы крупного землевладения, еще сохранявшего юридическую форму феодального держания, но в хозяйственном отношении уже приближавшегося к полной, буржуазной собственности на феодальные поместья, вытекало требование об освобождении рыцарского держания, о выкупе лежавших на нем феодальных повинностей. Вопрос об освобождении рыцарского держания был, как мы видели, предметом споров и торга между короной и парламентом еще в первом парламенте Якова I Стюарта.

Выступая в защиту буржуазно-дворянской собственности на землю и доходы от торгово-промышленной деятельности, авторы «петиции о праве», представлявшие интересы обоих этих классов, связывают обеспеченность землевладения и неприкосновенность доходов от внутренней и внешней торговли с политическими правами и вольностями всех англичан, хотя по существу речь идет лишь о представителях двух классов, выступавших от имени нации. В противоречии с этими «правами и вольностями» находились действия короны и ее агентов, встречавшие решительное осуждение палаты общин: произвольные аресты, приговоры, вынесенные в порядке чрезвычайной военной юстиции, незаконные, не санкционированные парламентом налоги, таможенные сборы и другие насильственные поборы и вымогательства, практиковавшиеся представителями стюартовского абсолютизма.

Особый протест со стороны палаты общин вызвал потонный и пофунтовый сбор (ремонстрация 25 июня того же года), производившийся без разрешения парламента короной и ее агентами. «Петиция о праве» усматривает в этом изобретенном советниками короля налоге неприкрытое покушение на имущественные права и доходы подданных. Палата предупреждает Карла I, что вопреки мнению его «советников» взимание потонного и пофунтового cбора является незаконным, в корне противоречащим Великой хартии вольностей 1215 г. «Без общего согласия, выраженного в акте парламента» (расширительное толкование — «sine commune consilio regni» — применительно к новым условиям общественного развития Англии XVII в.), взимание каких-либо налогов и пошлин с купцов, вывозящих товары за границу или ввозящих товары в Англию из других стран, объявляется парламентом .незаконным, противоречащим «исконной, старинной конституции королевства».

Санкционирование парламентом налогов рассматривается «петицией о праве» как несомненное право и наследственное достояние подданных английской короны, как гарантия неприкосновенности рождающейся буржуазной собственности.

Ссылаясь на ряд исторических прецедентов, палата общин указывает королю, что денежные дотации короне являются не обязанностью, но свободным даром подданных, вытекающим из их доброй воли.

В ответ на это Карл I заявляет весьма решительно и категорически, что без потонного и пофунтового сбора корона не может обойтись, что он будет и впредь собираться, независимо от того, даст ли парламент на него свою санкцию или нет. Карл I заявляет, что он не допустит какого-либо нарушения королевской прерогативы парламентом, относя к области прерогативы короны и сбор налогов, и право истолкования законов, которое принадлежит, по его мнению, не парламенту, а королю и лордам — судьям королевских судов, являющимся истолкователями королевской воли. Мало того, в противоречии с конституционной доктриной, которую защищал парламент, ни палата общин, ни палата лордов, ни обе палаты, вместе взятые, не имеют, по мнению Карла I, никакого права создавать или отменять законы без согласия короля. Карл I развивает внушавшуюся ему королевскими судьями доктрину абсолютизма, согласно которой сам король и его воля являются единственным источником законов (rex est lex). Король объясняет принятое им решение прервать сессию парламента на несколько часов ранее предположенного срока перерыва своим принципиальным несогласием с посягающей на прерогативу короны «петицией о праве» и нежеланием получить еще одну ремонстрацию палаты общин по поводу потонного и пофунтового сбора.

Неожиданный перерыв сессии парламента 26 июня 1628 г. и речь Карла I по этому поводу были не финалом, но лишь этапом в дальнейшем обострении конфликта между королем и буржуазно-дворянской оппозицией парламента. В ноябре 1628 г. Карл I вновь выступил с весьма решительным заявлением по религиозным делам. Король требует прекращения каких-либо религиозных пререканий и споров, тесно связанных с политическими распрями и противоречиями. Заявляя о незыблемости вероучения и установленного законом строя англиканской церкви, Карл I идет еще дальше в своих абсолютистских притязаниях в религиозных делах. Допуская возможность созыва церковного собора в случае каких-либо особенно серьезных религиозных разногласий, король объявляет самый созыв собора своей прерогативой. Мало того, он оставляет за собой право утверждать или отвергать принятые церковным собором решения в зависимости от их соответствия или несоответствия обычаям и законам страны. Право же истолкования самих законов Карл I, как известно, оставлял за собою и своими ближайшими советниками — судьями.

Итак, король объявил себя стоящим выше решений церковного собора. Это был дальнейший вывод из теории «божественности» абсолютной королевской власти. Своей властью, «дарованной свыше», Карл I не только пытается обеспечить религиозное «единообразие» в противовес поднимавшейся волне пуританизма, индепендентства и сектантства, но и запретить на будущее время какие-либо «ученые изыскания» по вопросам религии и церкви, видя в них корень зла и источник споров и распрей, подрывавших повсюду в течение сотен лет «церковь Христову». Впредь король сам собирался разрешать все религиозные сомнения на основании «откровения божия», изложенного в священном писании и толкуемого им самим, подобно тому как он истолковывал светские законы. Требуя признания всех статей и положений англиканской церкви в «буквальном, грамматическом смысле», король объявлял свою немилость и грозил духовными и светскими карами всем профессорам университетов и начальникам колледжей, которые оказались бы «инакомыслящими» и вздумали по-своему толковать вероучение англиканской церкви, покушаясь тем самым и на королевскую прерогативу в деле установления и хранения религиозной «истины».

Церковные претензии короля были проявлением феодально-абсолютистских устремлений Карла I. Да иначе и не могло быть в условиях полного слияния церкви и государства. Но именно поэтому церковная программа абсолютизма должна была вызвать столь же ожесточенную борьбу между двумя лагерями, представлявшими различные классовые интересы. С не меньшей полнотой религиозные споры отражали социально-экономические и политические противоречия, которые разделяли отжившие классы средневекового общества и людей нового мира, пришедших им на смену.

В резолюции палаты общин по религиозным вопросам, принятой в феврале 1629 г., католицизм рассматривался в качестве наиболее грозной опасности, угрожающей миру и спокойствию церкви и государства. Угроза католицизма нависла над Европой в целом. Католическая партия стремилась к уничтожению протестантства в Европе. Английский парламент считал весьма опасным положение протестантских церквей в Германии, Франции и в других европейских государствах, сложившееся в связи с 30-летней войной. А что происходило во владениях английского короля? Ирландия была наводнена католиками, кишела монахами, попами и иезуитами. Ирландский народ глубоко погряз в католических «суевериях». Увеличивалось число католиков и в Шотландии, и в самой Англии. Палата общин относилась с большим подозрением к арминианству, усиливавшемуся среди членов высшего англиканского духовенства, опасаясь возможности скрытого католицизма.

Резолюция перечисляет ряд имен среди англиканского клира, склонных к арминианству. Книги епископа Монтегю, доктора богословия Козина, проповеди епископа Глостерского обнаруживали близость их авторов к догматике католической церкви и ее учению о нравственности. В этих произведениях развивались взгляды на «свободу воли», близкие « католическим и противоречившие кальвцнистскому учению о предопределении. Палата общин констатирует наличие ряда новшеств в быту, обрядовой внешности англиканской церкви, вызывавших негодование суровых представителей английского пуританства. Престолы и алтари, иконы и подсвечники в англиканских церквах, скульптурные изображения святых и т.п. также вызывают ненависть ревнителей пуританского благочестия и чистоты церковной доктрины. Все это рассматривается в качестве отвратительных остатков «языческих суеверий», идолопоклонства, сохранившихся в католической церкви и проникших в реформированную англиканскую церковь.

Еще большие опасения вызывает католическая пропаганда, которая ведется даже при дворе короля: в королевской капелле выступают с проповедями такие близкие к арминианству лица, как епископ Уайт, оксфордский епископ Хоусон, лондонский епископ Уильям «Дод.

Еще решительнее по этому поводу выражается декларация палаты общин от 2 марта 1629 г., настаивавшая на объявлении врагами королевства всех сторонников католицизма и арминианства, а также всех тех, кто советует королю собирать потонный и пофунтовый сбор, и даже всех тех купцов, которые согласятся уплачивать упомянутый сбор. Мы видим, как переплетены и связаны на первый взгляд чисто религиозные требования палаты общин с финансово-экономическими требованиями буржуазии, защищавшей свободу торговли и настаивавшей на неприкосновенности имущества от незаконных поборов короны, не утвержденных парламентом. Любопытно, что отказ платить потонный и пофунтовый сбор рассматривается в качестве своеобразного способа коллективной борьбы и протеста буржуазии, имевшей в виду не только охрану своих классовых интересов, но и наказание всех предателей, которые уступили бы требованиям короля вопреки интересам своего класса.

Что же ответил Карл I на эти требования палаты общин, сформулированные в резолюции и декларации 1629 г.?

В своей декларации от 10 марта 1629 г. король вновь заявил, что он не допустит вторжения в область королевской прерогативы, не потерпит вмешательства в свои действия, относительно которых он не обязан никому давать ответа, кроме бога. Карл I в свою очередь обвиняет тех «мятежных и злонамеренных» представителей парламентской оппозиции, называя их преступниками и врагами королевства, которые мешают ему выступить достаточно решительно в поддержку протестантизма на континенте Европы. Речь шла о «бедственном положении» Христиана IV, короля Дании, дяди английское короля, потерпевшего поражение от Валленштейна. Напоминая об угрозе, нависшей над протестантской религией в Германии и Франции, Карл I пытается опровергнуть палату общин ее собственными аргументами. Он обвиняет парламент в военных неудачах протестантских государств, вызванных тем, что им не была своевременно оказана необходимая помощь. Карл I как бы пытается оправдать себя в глазах общественного мнения, возводя всю ответственность за неудачи на палату общин, не предоставившую ему необходимые для войны денежные средства и занимавшуюся лишь «поношением» правительства короля. «Злонамеренные лица» — вожди парламентской оппозиции—пытались не только лишить короля потонного и пофунтового сбора, но и посягали на королевскую прерогативу. Свои притязания Карл I также пытается обосновать ссылками на исторические прецеденты, обращаясь к временам Эдуарда IV, Ричарда III и «блаженной памяти» своего родителя. Король и парламент каждый по-своему обращались к прошлому и пытались истолковать в свою пользу «мудрость предшествующих веков».

Обрушиваясь весьма решительно на «петицию о праве» 1628 г., Карл I заявляет, что он и не думал посягать на Великую хартию — в чем обвиняла его палата общин — и на другие древние статуты королевства, на права и вольности парламента и всего английского народа. Король также заявляет о своем осуждении книги епископа Монтегю «Призыв к цезарю» («Apello Caesarem», 1625), открывшей путь ересям и раздорам. Но вопреки «гнусным» наветам «злонамеренных лиц», изображавших короля полным сомнений и противоречий в вопросах религии, обвинявших его в склонности к католицизму, в сочувствии арминианству и попустительстве по отношению к католикам, Карл I считает нужным заявить во всеуслышание о «чистоте и прямоте» своих намерений, которые ни в ком не должны возбуждать каких-либо сомнений и подозрений.

Вслед за этим последовал роспуск парламента. Наступает период 11-летнего беспарламентского правления Карла I, который Кларендон в своей истории «Великого мятежа» рассматривает как «наиболее счастливое» десятилетие его царствования.

Распустив в 1629 г. парламент, Карл I начинает управлять страной с помощью своих ближайших советников в соответствии с принципами, изложенными Яковом I в «истинном законе свободных монархий».

Протест палаты общин по поводу роспуска парламента не нашел поддержки в стране. Карлу I удалось внести разлад даже в ряды самой парламентской оппозиции: понося «мятежников» и «смутьянов» в палате общин, король взывал к «благоразумию» «честной», «лучшей» ее части — к людям «почтенным, религиозным и благомыслящим». Карл I постарался обезвредить своих противников — инициаторов подачи «петиции о праве». Был посажен в Тоуэр Эллиот, не желавший в 1628—1629 гг. идти ни на какие компромиссы с короной. Через три года Эллиот умер в тюрьме. За ним последовал сэр Эдуард Кок, комментатор Великой хартии вольностей в духе требований передовой буржуазии. Защитник вольностей буржуазии и принципов экономического либерализма, Кок умер в 1633 г. Другой видный деятель оппозиции — Вентворт, выступавший в 1628—1629 гг. против короля совместно с Эллиотом, Коком и Гемпденом, не только перешел на сторону короля, но и стал его ближайшим помощником и советником в период беспарламентского правления. Из наиболее крупных деятелей 1628—1629 гг., принадлежавших к лагерю парламентской оппозиции, лишь один Пим пережил и сохранил свои политические убеждения в годы безвременья. Впоследствии Пим выступил в роли беспощадного обличителя английского абсолютизма и его преступлений против «народа и парламента». Погиб Пим в 1643 г. в разгар гражданской войны с королем.

И все же, несмотря на видимость одержанной в 1629 г. победы над парламентом и буржуазно-дворянской оппозицией, выступавшей в 1628—1629 гг. против абсолютистского режима, «наиболее счастливый» (по Кларендону) период правления Карла I заканчивается наступлением буржуазной революции 40-х годов XVII в., крушением абсолютизма Стюартов. Какие обстоятельства привели к падению феодально-абсолютистской монархии в результате гражданской войны?

Важнейшими советниками Карла I в период правления без парламента были Страффорд (Вентворт) (по светским делам) и Лод (по религиозным делам). В 1629—1640 гг. английский абсолютизм наиболее приблизился к образцам абсолютизма континентального. Казалось, сопротивление революционных классов было сломлено, вожди их обезврежены, преобладание прерогативы короны над «свободами и вольностями» распущенного и не созываемого вновь парламента обеспечено. Король правил единолично, опираясь на своих ближайших помощников, осуществляя принцип полного единства государства и церкви, поддерживая своей верховной властью единообразие в религиозных делах, обеспечивая порядок и дисциплину, карая проявления всякого инакомыслия и раскола.

Однако возникает важный для английского абсолютизма (как впоследствии и для протектората Кромвеля) вопрос о финансовой базе единодержавия, которая должна была создаваться в условиях, когда основные материальные ресурсы страны находились в руках представителей буржуазных классов, а следовательно, врагов королевского абсолютизма. Каковы были ресурсы королевского казначейства в период беспарламентского правления Карла I? Канцлер казначейства Ричард Уестон, получивший в 1633 г. за свои заслуги титул графа Портленда, с трудом сводил концы с концами. В 1631—1635 гг. доход королевства составлял в среднем 600 тыс. ф. ст. в год. Задолженность казначейства достигла 1 млн. ф. ст. Платить не утвержденный парламентом потонный и пофунтовый сбор никто не хотел, особенно в начале беспарламентского правления. Принудительные меры к его взысканию вызвали протесты и недовольство. Приходилось для пополнения доходов прибегать к старым средствам, применявшимся при Якове I: к раздаче и пожалованиям коронных земель, к продаже монополий и титулов. Делаются попытки изобрести новые налоги на основе старых прецедентов. Возобновляется ряд сборов, связанных с лесными правами короны. Правонарушителей штрафуют, заставляя присяжных налагать соответствующие взыскания. Вспоминают старые правонарушения и не собранные ранее недоимки. Начинают вновь применять в чисто фискальных целях старые, тюдоровские статуты, запрещавшие огораживания общинных земель. Налагавшиеся на огораживателей штрафы по существу принимают характер лицензий на произведенные захваты общинных земель.

Наибольшие возможности в смысле увеличения доходов короны в период беспарламентского правления представлял сбор «корабельных денег» (ship money). Корона могла в данном случае сослаться на старинный прецедент—на обязанность прибрежных городов снаряжать корабли для королевского флота. Однако этому прецеденту корона стремится дать весьма широкое истолкование. В 1634 г. Карл I требует от Сити Лондона постройки определенного числа кораблей, мотивируя это необходимостью борьбы с пиратами, препятствовавшими морской торговле. В следующем 1635 г. король потребовал «корабельные деньги» и от внутренних графств, лежавших вдали от морского берега, стремясь явным образом превратить старинный прецедент в налог общегосударственного характера и значения, притом без санкции парламента. В связи с этим и разыгралось известное дело сквайра Гемпдена, отказавшегося платить налог. При рассмотрении этого дела в королевском суде был снова поставлен вопрос о королевской прерогативе. Один из ее защитников — сэр Роберт Беркли, королевский судья, заявил весьма цинично, что право — старый и верный слуга короля, который с его помощью управляет народом. «Я никогда не слыхал,— заявил этот юрист,— что закон является королем (lex is rex). Обычно считают совершенно справедливо, что король и его воля являются законом (rex is lex)». Изрекающий законы (lex loquens). король и является, по Беркли, живым, говорящим законом. Приговор по делу Гемпдена гласил, что король имеет право в случае опасности, угрожающей королевству (наличие и размеры которой король сам устанавливает), облагать подданных налогом для изыскания средств, необходимых для защиты страны. Решение суда по делу Гемпдена приобретало большое принципиальное значение в смысле признания за королем права вводить налоги на содержание постоянных вооруженных сил независимо от согласия парламента.

Однако приговор по делу Гемпдена имел и другую сторону: он способствовал росту оппозиционных настроений в стране, тем самым приближая кризис абсолютизма. К тому же результату приводила политика Страффорда в Ирландии и Лода — в Шотландии.

Политика Карла I в Ирландии была продолжением ирландских «свинств» (Энгельс) Якова I. Особенно это относится к периоду наместничества Страффорда в Ирландии. «Проверка титулов» на землю при первом Стюарте была лишь предлогом для конфискации земли у крупных ирландских землевладельцев, сопровождавшейся разрушением традиционных отношений, общинного землевладения и обезземеливанием ирландского крестьянства.

После своего восшествия на престол Карл I обещал не отбирать имений под формальным предлогом отсутствия документов о регистрации их в суде канцлера. Однако за это новый король потребовал денежной компенсации. Начался торг о размерах требуемой им суммы. Попытка Страффорда договориться о размерах выкупа непосредственно с представителями ирландской знати также оказалась безуспешной. Тогда крупных ирландских землевладельцев вызвали в 1628 г. в Тайный совет короля, где в его присутствии они вынуждены были согласиться на уплату в течение трех лет компенсации в размере 4 тысяч фунтов стерлингов в год. Эту сумму в 12 тысяч фунтов стерлингов предполагалось употребить на создание в Ирландии постоянной армии, которой английский абсолютизм не располагал в самой Англии.

Итак, на этих условиях Карл I признал права ирландских землевладельцев на их земли как «бесспорные». Однако вскоре это обещание было нарушено. Назначенный в 1632 г. лордом-наместником английской короны в Ирландии, Страффорд начинает с организации в католической Ирландии Суда Высокой комиссии по английскому образцу для насаждения здесь религиозного «единообразия», а также для достижения и других, более реальных целей. Суд Высокой комиссии стремился к получению максимальных доходов от ирландских католиков — «рекузантов» в пользу королевского казначейства, находившегося в крайне стесненном положении в период беспарламентского правления Карла I. Особое внимание было обращено на принесение установленной присяги королю как главе церкви. Такую присягу должны были приносить ирландские землевладельцы, чиновники, доктора, адвокаты и т.д. при формальном вводе их во владение землями, «бесспорные» права на которые были признаны королем в 1628 г. при условии выплаты упомянутой компенсации в 12 тысяч фунтов стерлингов. Теперь властью наместника натиск на их земли вновь усиливается под предлогом требования присяги с признанием верховенства короля. Суд Высокой комиссии прибегал и к другим средствам воздействия на католических рекузантов в Ирландии: выставлению виновных у позорного столба, протыканию языка, клеймению раскаленным железом и т.п., не говоря уже о денежных штрафах, налагавшихся на виновных. Насколько широко применялись в этот период подобные приемы насаждения религиозного «единообразия», видно из обвинительного акта против Страффорда, привлеченного в 1640 г. к суду Долгим парламентом.

Используя различные приемы религиозных преследований, штрафов и конфискаций земли в пользу короны и английских лендлордов, Страффорд организует в Коннауте и других графствах плантации, широко применяя при этом вооруженную силу в качестве наиболее «действенного» аргумента, оказывая воздействие на присяжных при разборе судебных дел, провоцируя «мятежные» выступления недовольных характером английского «землеустройства» в Ирландии. Ярким примером этого последнего является именно страффордовский проект плантаций в Коннауте и Ормонде (декабрь 1634 г.) и его последующая реализация. Вопреки «Хартии милости», дарованной Карлом I ирландским землевладельцам, уплатившим компенсации, в связи с планом Страффорда вновь возникает вопрос о верховных правах, о титуле короля (his Majesty's title) на ирландские земли. Энгельс называет всю эту историю с ирландскими плантациями Страффорда «затянувшимся юридическим фарсом», прикрывавшим подлинные цели грабежа ирландских земель королем, то признававшим бесспорными» права ирландских землевладельцев, то вновь ставившим их под сомнение и нарушавшим их.

Так, в 1635 г. Страффорд направляется в Коннаут с отрядом в 4 тыс. кавалеристов для «содействия» в устройстве плантаций. Не только в Коннауте, но и в Галуейе и в других графствах Страффорд применяет насильственные методы, оказывает давление на присяжных, налагает штрафы и замышляет все более широкие конфискации, провоцируя выступления недовольных и цинически заявляя при этом: «Чем больше мятежников, тем больше конфискаций...»

Поставив одной из своих задач создание в Ирландии постоянных вооруженных сил, Страффорд рассчитывает их использовать не только в целях ирландского «землеустройства», но и против шотландских «мятежников», «недовольных мероприятиями другого советника Карла I — архиепископа Лода в Шотландии. Предусматривалась Страффордом и еще одна возможность использования ирландской армии — для подавления революции в Англии.

Однако своей политикой в Ирландии Страффорд подкапывался под одну из опор английского абсолютизма, приближая его катастрофу. Политика Страффорда в Ирландии ускорила взрыв ирландского восстания 1641 г., ставшего прелюдией гражданской войны в Англии.

Расчет Страффорда на ирландскую армию, которую можно будет натравить против шотландских «мятежников», а также против революции в самой Англии, не оправдался. Мало того, в самой Ирландии — в Ольстере — у шотландских ковенантеров нашелся союзник в лице английских колонистов-протестантов: 100 тыс. сочувствовавших шотландским пресвитерианам.

В 1639—1640 гг. английский абсолютизм должен был пожинать плоды своей ирландской политики колонизации и религиозного «единообразия» как в Ирландии, так и в Шотландии. Лод насаждал «методами» Страффорда в пресвитерианской Шотландии англиканскую церковь.

В ответ на попытку Лода ввести в 1637 г. в Шотландии англиканскую литургию и молитвенник Елизаветы шотландские пресвитериане заключили религиозный ковенант и подняли оружие в целях сохранения республиканского строя церкви в Шотландии, которому угрожала политика английского абсолютизма, проводившаяся Лодом.

Именно в Шотландии была организована та военная сила в виде армии шотландских пресвитериан — ковенантеров, которая нанесла первый серьезный удар по английскому абсолютизму в англо-шотландской войне 1639— 1640 гг. Та же сила сыграла большую роль в развитии военных операций в гражданской войне в самой Англии, особенно в первый ее период. Когда шотландская армия в 1639 г. вступила в северные графства Англии, ее военное превосходство над вооруженными силами Карла I стало очевидным. Объяснялось это прежде всего тем, что во главе шотландской армии стояли хорошие военные организаторы, учитывавшие опыт 30-летней войны. Таковым был генерал Лесли, который с помощью Гамильтона, также артиллериста шведской школы, вооружил шотландскую армию легкой артиллерией нового образца (в Эдинбурге был построен пушечный завод, снабжавший шотландскую армию орудиями нового типа).

Другое важное обстоятельство, способствовавшее успехам шотландской армии в войне 1639—1640 гг.,— это наличие сочувствовавшей победам шотландцев оппозиции в Лондоне, рассматривавшей неудачи королевской армии в качестве признака приближавшегося падения английского абсолютизма. Иллюминация столицы по случаю победы, одержанной шотландцами, была по существу демонстрацией против режима Карла I и его ближайших советников и помощников.

Военные неудачи и недостаток денежных средств вынудили Карла I созвать парламент—Короткий парламент (13 апреля — 5 мая 1640 г.). Уже в этом парламенте произошли события, свидетельствовавшие о напряженности внутреннего положения в стране, усугубленного военными поражениями.

Открывая Короткий парламент, Карл I взывает к «национальным чувствам» англичан, понося «мятеж» и «измену» шотландцев. Канцлер Финч оглашает в парламенте переписку шотландцев с королем Франции, что, однако, не произвело ожидавшегося эффекта. Вожди оппозиции указали канцлеру, что наибольшая опасность заключается не в сношениях шотландцев с Францией, а в угрозе английской свободе и вольностям парламента со стороны короля и его советников. Пим, вновь избранный в парламент 1640 г., обрушивается в своей речи на злоупотребления королевской власти. Пим требует реформ и напоминает о политической супрематии парламента. Правительство обещает реформы, но настаивает на предварительном вотировании субсидий для продолжения войны с Шотландией, прерванной компромиссным Бервикским миром, отменившим епископат и англиканский служебник в Шотландии.

Характерно, что перед началом кампании 1640 г. шотландские ковенантеры обратились непосредственно к английскому парламенту с заявлением, в котором они объявляли, что не собираются воевать с английским народом, но борются лишь с королем и его дурными советниками, имея в виду Лода и Страффорда.

Характерно также, что не только в палате общин, но и среди членов палаты лордов находились сторонники шотландских ковенантеров, заявлявшие о солидарности с шотландцами и о готовности поддержать их в борьбе с королем всеми законными средствами.

При отсутствии денежных средств для ведения войны положение Карла I стало совершенно безнадежным, особенно после нового поражения, нанесенного королевской армии шотландцами в битве при Ньюбери. Пэры и представители лондонского Сити подали петицию с требованием нового созыва парламента. Королю пришлось уступить и созвать вторично уже не Короткий, а Долгий парламент.

Это было началом революции.

При изучении английского абсолютизма как политической формы государства переходного периода от феодальной монархии средних веков к буржуазной республике необходимо учесть две стороны данной проблемы. Это, во-первых, вопрос о происхождении феодально-абсолютистской монархии из форм феодального государства, связанного с разложением феодального способа производства и развитием капиталистических отношений в XVI в. Это, во-вторых, вопрос о степени соответствия феодально-абсолютистской монархии в Англии первых десятилетий XVII в. новому экономическому базису, новым производственным отношениям и характеру производительных сил в десятилетия, непосредственно предшествовавшие буржуазной революции 40-х годов XVII в. Если в отношении периода Тюдоров возможно -признать наличие определенного соответствия между данным типом государства, т.е. феодально-абсолютистской монархией как одной из форм политической надстройки, и данным экономическим базисом, с характерными для него производственными отношениями и степенью развития производительных сил, то в процессе дальнейшего капиталистического развития и роста производительных сил степень этого соответствия уменьшается: феодальные производственные отношения и тем более политическая форма, учреждения и другие виды надстройки стали тормозом экономического развития. Особенно это становится очевидным в десятилетия, непосредственно предшествовавшие буржуазной революции, в чем мы и смогли убедиться на примере Англии 20—30-х годов XVII в. Английский абсолютизм первых десятилетий XVII в. оказывается в решительном противоречии с условиями капиталистического развития кануна буржуазной революции 40-х годов XVII в.

Отсюда вытекала неизбежность той борьбы за ликвидацию старого, отживающего свой век базиса и его надстройки, ее учреждений, политических, правовых, экономических, религиозных и других взглядов, которую ведут передовые силы и классы еще на заре буржуазной революции и в годы ее наибольшего подъема, в самый разгар революционной борьбы с отжившими классами феодального общества, поддерживавшими феодально-абсолютистскую монархию, как это мы видели на примере Англии 20—30-х годов XVII в.