Этот последний этап революции характеризуется подъемом левеллерского движения, свидетельствовавшего об усилении активности народной массы, организованной в армию, которая находила поддержку в различных графствах и городах. На этом буржуазно-демократическом этапе революции (1647—1649) гегемония «имела тенденцию перейти от индепендентского джентри к «низам», из рядов которых выходят идеологи левеллеров. Однако в силу ряда причин эта возможность не стала действительностью, власть удержали индепенденты, использовавшие левеллеров для закрепления победы нового дворянства и буржуазии.

1649 год был годом не только решительной победы, но и началом нисходящей линии развития английской революции. Если для первого этапа буржуазной революции характерной чертой является гегемония пресвитерианской буржуазии в союзе с индепендентским джентри, для второго этапа — гегемония индепендентского джентри, шедшего в решающие моменты на союз с «низами», то для третьего, буржуазно-демократического ее этапа характерными являются попытки низов, возглавляемых левеллерами, вырвать гегемонию из рук индепендентского джентри, закончившиеся, однако, поражением левеллеров и победой индепендентского джентри. Следствием этого было провозглашение в 1649 г. новой политической формы — республики (Commonwealth), оказавшейся эфемерной и нежизнеспособной.

Существо индепендентской республики ярче всего раскрыто в памфлетах Лильберна.

Памфлет Лильберна «Новые цепи Англии, или серьезные опасения части народа относительно судьбы республики» был издан 26 февраля 1649 г.

Памфлет начинался с обращения к парламенту и заседавшим в нем представителям народа: «До сих пор вы сделали для нации много справедливого, объявив «божий народ» источником всякой справедливой власти. Вы дали тем самым нам все основания надеяться, что парламент действительно стремится к свободе и процветанию народа. Однако вы уклонились затем с этого пути и привели народ к положению, близкому к прежнему рабству, в то время как наши избиратели полагали, что вы ведете народ к свободе».

Лильберн вновь указывает на «Народный договор», как на путь, следование которому могло бы привести к устранению продолжительных и тяжелых страданий нации. Однако левеллерский проект «Народного договора» подвергся такой переработке индепендентским офицерством армии, что в том виде, в каком он был представлен палате общин, этот документ вызывает самые серьезные опасения левеллеров.

Какие же пункты «Народного договора» третьей редакции вызывают особые опасения Лильберна? Это прежде всего пункт относительно Государственного совета, который являлся совершенно новым органом, не имеющим прецедента в прошлом. Лильберн опасался, что Государственный совет превратит свою власть в постоянную и уничтожит парламент. Поэтому Лильберн убеждает Долгий парламент, совершивший «столь великие дела в целях обеспечения свободы», не расходиться прежде, чем не будет созван новый предварительный орган, и не передавать хотя бы на короткое время власть в руки Государственного совета.

Итак, пред угрозой возможной диктатуры исполнительного органа, созданного при участии левеллеров, Лильберн, вместо того чтобы взывать к народу, взвывает к конституционным традициям и к Долгому парламенту, уже давно игравшему роль тормоза революции.

Другое опасение, высказанное автором «Новых цепей Англии», связано с вопросом о сроке полномочий следующего парламента, который определен в 6 месяцев, тогда как срок полномочий Государственного совета установлен в 18 месяцев! В связи с этим возникает опасение, как бы Государственный совет не превратился в орган диктатуры, устранив нормальный, конституционный законодательный орган, т.е. парламент. Лильберн предлагает определить годичный срок полномочий парламента. Настаивает он также и на том, чтобы суд 12 присяжных был объявлен учреждением, не подлежащим никаким изменениям; чтобы даже парламент не имел права изменять основы суда присяжных. Парламент может лишь издавать законы, правила и инструкции для судов, которым обязаны подчиняться как граждане республики, так и члены парламента.

Лильберн настаивает на разделении власти на законодательную и исполнительную: было бы неразумно, несправедливо и губительно для народа, если бы законодатели стали одновременно и исполнителями законов.

Парламенту должно быть запрещено всякое вмешательство в религиозные дела, ибо ничто, по мнению автора «Новых цепей», не приносило больших бедствий нации, как именно вмешательство парламента в вопросы религии. Наконец, Лильберн и другие граждане Лондона и Соусверка, от имени которых был представлен в парламент памфлет «Новые цепи Англии», требуют, чтобы в «Договор» был внесен пункт об уничтожении навсегда королевской власти и палаты лордов: эти органы никогда и ни при каких условиях не могут быть восстановлены...

Особый интерес представляет ряд принципиальных положений, развитых в памфлете «Новые цепи Англии», особенно в заключительной части этого документа, где Лильберн обрушивается не только на Государственный совет, содержавший в себе угрозу новой тирании, но и на Долгий парламент. Лильберн выражает крайнее изумление по поводу того, что, несмотря на «величайшие идеи свободы, каких не создавал ни один народ в мире», несмотря на огромные жертвы людьми и материальными средствами, которые были принесены для того, чтобы приобрести эти свободы — в результате военных побед, дарованных богом в борьбе за справедливое дело,— палата общин все еще оказывается в руках лицемеров, лишь делающих вид, что они стремятся к обеспечению прирожденных свобод граждан. И народ по-прежнему терпит от упадка и расстройства торговли!.. Мало того, дело клонится к установлению новой тирании, абсолютного господства над республикой со стороны Государственного совета. Где же то благо, где та свобода, о которой так много говорили и которую приобрели столь дорогой ценой?

Памфлет Лильберна свидетельствует о полном разочаровании левеллеров в результатах одержанной в 1648 — 1649 гг. победы и в самой индепендентской республике, завоеванной при их содействии и сотрудничестве. Республика, отмечает он, пошла по пути политики, которая по существу приводит к узурпации того, что является неотъемлемой частью новой, завоеванной свободы.

Благодаря учреждению Государственного совета власть, в противоречии с «Народным договором», заявляет Лильберн, оказалась в руках немногих лиц — генералов и вождей армии, судей и казначеев, нескольких бывших членов палаты лордов, из которых двое были ранее судьями Звездной палаты. Эти люди давно стремились к захвату власти. Следующим их актом будет роспуск парламента! Членов Государственного совета Лильберн называет заговорщиками, испытывающими великую ненависть к солдатам и народу. Единственная помеха у них на пути — это та часть армии, которая не забыла об обязательствах и обещаниях, данных народу, и не поддается никаким угрозам или приманкам. Поэтому офицеры и солдаты, которые проявляют особую ревность к общему праву (common right) или особенно искренни и активны в борьбе за общее благо, подвергаются преследованиям со стороны начальства.

Командование пыталось сломить революционный дух солдат и подчинить их своему произволу.

Рассчитывая на легковерие и доверчивость народа, пытаются возбудить в нем ненависть к левеллерам, называя их иезуитами, анархистами, роялистами.

Чего же хочет Лильбери и другие граждане Лондона и Соусверка, от имени которых был представлен в палату общин памфлет «Новые цепи Англии»?

Во-первых, они настаивают на том, чтобы парламент не расходился до тех пор, пока вновь избранные представители народа не будут готовы на следующий день занять место распущенного парламента. Во-вторых, они требуют осуществить на деле акт о самоотречении, имея в виду, очевидно, Кромвеля, в отношении которого в свое время было сделано исключение. В памфлете указывается на опасность, которая проистекает от того, что лицо, облеченное высшей военной властью, обладает длительными, исключительными полномочиями. Это часто служило источником возникновения королевской или тиранической власти. (Лильберн еще в феврале 1649 г. указывал на возможность последующего превращения Кромвеля в представителя единоличной военной диктатуры.)

Вместо Государственного совета предлагалось — в соответствии с конституционными традициями — назначить комитет из членов парламента, твердых в принципах свободы. Этот парламентский комитет должен принять меры к смягчению чрезвычайных военных законов и к демобилизации из рядов армии, в первую очередь тех, кто служил королю. Комитет должен был также обеспечить свободу печати, с помощью которой всего удобнее и легче разоблачать изменнические и тиранические планы врагов республики. Наконец, парламентский комитет должен был распустить Государственный совет, как орган, угрожавший тиранией. Итак, совершенно очевидно, что в 1649 г. левеллеры были способны лишь на отдельные модификации индепендентского режима, что у них не было своей линии и программы дальнейшего развития революции.

Спустя месяц Лильберпом была написана «Вторая часть новых цепей Англии», где речь идет о непрочном положении республики, о бедствиях народа и опасности, непосредственно нависшей «над нацией, которой угрожает новое рабство.

«Как это ни тяжело,— писал Лильберн,— мы должны признать, что люди, которые раньше делали вид, что борются за Свободу во имя уничтожения общественных бедствий, оказались способными быстро выродиться и усвоили грубейшие принципы и практику старых тиранов».

Этот отрывок из «Второй части новых цепей Англии» — яркая иллюстрация конфликта, возникшего в первые же месяцы индепендентской республики.

Во «Второй части новых цепей» дается обзор событий, начиная с прений в Петни (октябрь 1647 г.) и роспуска Совета армии. Жестоко и остро критикуя линию поведения индепендентов в 1647—1649 гг., которая привела к тому, что индепенденты «потеряли любовь народа и держатся теперь одной силой», левеллеры, в свою очередь, обнаружили, что они так и не поняли подлинных предпосылок «новых цепей», наложенных на «низы» республикой 1649 г.

Анализируя основные левеллерские памфлеты и прежде всего их «Народный договор», приходится отметить полное отсутствие в них крестьянской программы. Запоздалое включение требования об уничтожении изгородей по существу не изменило общей направленности их программы в крестьянском вопросе, так как вопрос о копигольде был обойден левеллерами. Вместе с тем, став на защиту неприкосновенности частной собственности, левеллеры по сути дела приняли пресвитерианско-индепендентскую программу революции, чем предопределили неизбежное поражение ее буржуазно-демократического направления. Заключив во второй гражданской войне блок с индепендентами, политические уравнители поторопились отмежеваться от «истинных левеллеров», программа которых действительно могла бы стать центром притяжения для среднего, мелкого и беднейшего крестьянства. Пойдя на блок с индепендентами, левеллеры оказались борцами без армии. Они были лишены поддержки солдатской массы, уже не организованной и не представленной в Совете армии. Принимая участие в обсуждении «Народного договора» в совете офицеров, левеллеры оказались оружием в руках индепендентского офицерства. Это привело к извращению принципов «Народного договора» и крушению тех надежд, которые возлагали левеллеры на его общенародное признание. Став на защиту пресвитерианско-индепендентского принципа частной собственности, заявив о своем к ней уважении, левеллеры неминуемо должны были порвать с крестьянско-плебейским течением английской революции.

К середине апреля — 1 мая 1649 г. относятся «Манифест» и последняя (четвертая) редакция «Народного договора», написанные Лильберном и его единомышленниками (Уолвин, Приес, Овертон), вновь оказавшимися на положении узников, на этот раз в лондонском Тоуэре, в результате жестоких преследований со стороны властей и правителей индепендентокой республики. Это было последнее политическое выступление Лильберна. Левеллеров обвиняли в том, что они — против всякого правительства и стремятся лишь ко всеобщей смуте; что они были агентами короля, а теперь — королевы. Левеллеров называли атеистами, противниками священного писания, иезуитами, чтобы оклеветать их и вызвать против них всеобщую ненависть.

Стремясь опровергнуть и рассеять «тучи бесчестия и клеветы», Лильберен и его единомышленники еще раз заявляют об отсутствии у них намерений уравнять состояние всех людей, устранить все сословные различия и звания.

Разоблачая эту неистовую демагогию властей, левеллеры ссылались на сентябрьскую петицию (11 сентября 1648 г.), где они высказали свой взгляд на «уравнение» (concerning levelling), под которым обычно понимают «уравнение состояний людей» (an equalling of men's estate) и отмену права собственности. Они еще раз заявляют в своем «Манифесте», что считают весьма вредной любую попытку, предпринятую в этом направлении без общего согласия всего народа. Они считают, что вопрос о собственности не входит в компетенцию верховного представительною органа. «Коммунизм первых христиан был добровольный, а не принудительный. Левеллеры же стремятся к тому, чтобы каждому было обеспечено пользование его собственностью. Такова задача и цель государства, республики».

Что касается их отношения к королю и королеве, то хотя левеллеры и не проявляли особого неистовства против личностей короля и королевы, стараясь скорее убедить, чем уничтожить их, тем не менее Лильберн и его единомышленники подчеркивают, что самые принципы и идеи управления, наиболее враждебные прерогативе и интересам короны, исходят именно от них, а не от индепендентской партии.

Смехотворное обвинение в том, что левеллеры — иезуиты, отводится Лильберном и его единомышленниками: они люди женатые и в Рим для посвящения в орден иезуитов никогда не ездили... Отвергая эти фантастические обвинения, Лильберн и его единомышленники в свою очередь бросают своим бывшим «союзникам» тяжелый упрек: факты подтверждают, что, став у власти, люди меняются и начинают вести себя, как тираны.

Составители «Манифеста» заявляют, что они стоят на своих прежних принципиальных позициях, считая, что основной чертой «Народного договора» является его происхождение от народа. «Манифест» следует спешно разослать для подписания всем народом, отказавшись от представления «Народного договора» на утверждение парламента.

Новой, четвертой редакции «Договора свободного народа Англии» (1 мая 1649 г.) левеллеры предпосылают предисловие, которое носит весьма выразительное название: «Прерогатива всех людей».

Четвертая редакция «Народного договора» содержит обоснование и изложение следующих основных политических принципов левеллеров.

Верховная власть в Англии и входящих в ее состав территорий должна отныне принадлежать народному представительству в составе 400 человек, но не более. В выборах согласно естественному праву принимают участие все люди в возрасте 21 года и выше, за исключением... слуг, лиц, живущих милостыней, и тех, кто служил бывшему королю оружием и добровольными пособиями. Должна быть введена совершенная и равная система выборов и вознаграждение депутатов.

Долгий парламент прекращал свое существование в первую среду августа 1649 г., но к этому времени должны были быть закончены выборы нового парламента, который должен собраться в первый четверг августа 1649 г. Таким образом будет обеспечена непрерывность заседаний настоящего и следующих одногодичных парламентов. Не следует создавать какой-либо Государственный совет на время перерыва между сессиями. Управление на это время должно поручаться комитету депутатов (не «Council of State», но «Committee of their own members»).

Вслед за этими общими положениями следует ряд конкретных пунктов, определяющих законодательные права парламента, их содержание и объем. Весьма характерно, что наряду с пунктами предшествующих редакций «Народного договора» воспроизводится и тот пункт, согласно которому парламент не имел права уравнивать состояние людей, разрушать собственность или делать все вещи общими.

Все ранее изданные законы, а также те законы, которые будут впредь изданы, должны находиться в соответствии с «Договором свободного народа». Иначе говоря, они должны быть отменены или аннулированы. «Договор свободного народа» должен был, по мнению левеллеров, его подписавших, уничтожить все преступления и раздоры, установить окончательный мир и процветание в этой республике.

Весна 1649 г. была поистине героическим и вместе с тем глубоко критическим моментом в истории левеллерства. Преданные своими недавними союзниками — индепендентами, изолированные от основных масс крестьянства, они подняли знамя вооруженного восстания против подготовляемой тирании Кромвеля. Однако это был скорее акт отчаяния, чем организованное массовое движение.

Только что победившая индепендентская республика обрушила на левеллеров выкованную в гражданских войнах военную силу буржуазии и нового дворянства. Майское восстание левеллеров было разгромлено. Вместе с его поражением решилась и судьба левеллерского движения в целом, наступила полоса его упадка и глубокого перерождения.

После изгнания, вынужденного пребывания в эмиграции, самовольного возвращения в Англию, ареста, суда и оправдания Лильберна присяжными в 1652 г. последовало... новое заключение в Тоуэре, затем — на острове Джерси и, наконец, в Дуврском замке. Эти испытания сломили физические и моральные силы неутомимого борца за «прирожденные права» английского народа. Блестящий оратор, идеолог «низов» в их борьбе за буржуазно-демократическое содержание революции — Лильберн в последние годы своей недолгой, но бурной жизни отказывается от политической борьбы и переходит в ряды секты непротивленцев — квакеров.

Вскоре после своего перевода в Дуврский замок Лильберн познакомился и сблизился с одним из «друзей», по профессии сапожником. Члены этой секты стремились к «воскресению» — слиянию души человеческой с божеством. Лильберн увлекается новым для него учением. В письме к жене 4 октября 1655 г. Лильберн так характеризует свое душевное состояние: «Что касается моего освобождения, ради которого ты так утомляешься и тратишь столько сил.., то в моем теперешнем состоянии духа, я готов сказать: как хорошо мне здесь! Ибо здесь в Дуврском замке... я нашел более ясное, простое и очевидное познание бога, чем когда-либо раньше в моей жизни». В другом месте Лильберн, бывший пламенный борец за политическое равенство, пишет о своем «духовном просвещении», «просветлении» и жизни в «чистой справедливости». С этого времени Лильберн стремится к «истине», но ищет ее в «духовной сфере», а не в политической борьбе и ее возможных результатах.

Эти упаднические, мистические настроения Лильберна и нашли свое отражение в его последнем памфлете — «Воскресение Д. Лильберна, ныне узника в Дуврском замке», написанном в 1656 г. В 1657 г. на 39-м году своей бурной жизни Лильберн умер.

Еще более печальной была судьба левеллеров Сексби и Уайльдмана в годы протектората Кромвеля. Радикальный левеллер Сексби, выступавший с горячими речами в Совете армии в октябре 1647 г., превращается в «тираноборца», оправдывающего индивидуальный террор и доказывающего законность тираноубийства («killing по murder») по отношению не к носителю королевской власти, а протектору — Кромвелю. При этом Сексби в своей слепой ненависти к лорду-протектору ничем не брезгует — ни связями с контрреволюционными эмигрантами — роялистами, ни испанским золотом.

Другой выдающийся представитель левеллерской партии — Уайльдман, игравший такую большую роль в Совете армии в 1647 г., впоследствии оказался земельным спекулянтом и агентом Кромвеля — информатором по делам политического надзора и шпионажа.

Этот кризис ряда видных левеллеров, то призывающих к внутреннему «просветлению», то повторяющих призывы «тираноборцев» 60-х годов XVI в., то превращающихся в агентов политического сыска, отражает кризис мировоззрения партии левеллеров в период протектората Кромвеля второй половины 50-х годов XVII в.

В 1650 г. центром роялистской опасности стала Шотландия. Казнь Карла I Стюарта и объявление Англии республикой, руководящая роль в которой принадлежала индепендентам, окончательно оттолкнули от революции не только шотландскую знать, но и значительные слои шотландской буржуазии. Вырисовывавшаяся перед ними опасность «народовластия» превратила их теперь в пламенных приверженцев той монархии, которой они сами не столь давно нанесли первый удар.

Карл II был провозглашен в Эдинбурге королем тотчас же после казни своего отца.

Потерпев неудачу в Ирландии, роялисты теперь делали ставку на Шотландию и для укрепления своих позиций в этой стране не остановились даже перед обещанием ввести в Англии в случае реставрации пресвитерианскую церковь, подобно тому как за год до этого согласились на всевозможные уступки ирландским католикам.

Война с Шотландией, таким образом, стала неизбежной, и Долгий парламент решил первым нанести удар.

После отказа Ферфакса возглавить английскую армию, отправлявшуюся на север, парламент 26 мая 1650 г. назначил лордом-генералом (главнокомандующим всех вооруженных сил республики) Кромвеля. С 10 тысячами пехоты и 5 тысячами кавалерии Кромвель в конце июня выступил на север и 22 июля перешел шотландскую границу.

Против вторгшейся в Шотландию армии Кромвеля шотландцы выставили армию, по численности почти вдвое ее превосходившую (18 тысяч пехоты и 8 тысяч кавалерии) , под командованием представителя крупной знати — Давида Лесли, талантливого полководца, участника гражданской войны на стороне парламента.

Несмотря на численное превосходство своей армии, Лесли придерживался оборонительной тактики. Передвигаясь горными тропами, Лесли, с одной стороны, не давал врагу возможности развернуть свои силы и начать сражение, с другой стороны, он пытался мелкими стычками измотать его силы, завлечь его в глубь страны с тем, чтобы, отрезав его от баз снабжения, уничтожить.

Кромвель, напротив, сознавая всю опасность тактики шотландцев, стремился дать решительное сражение. Но противник, державшийся все время в горах, оставался для него неуловимым.

Не решаясь на штурм сильно укрепленного Эдинбурга и потеряв надежду выманить Лесли в долину, Кромвель в сентябре отступил в Денбар. Здесь он решил ждать подкреплений из Англии. Однако Лесли, следуя за ним по пятам, готовил ловушку, из которой, казалось, невозможно было выбраться.

Положение Кромвеля становилось критическим. Единственная дорога, связывавшая его с Англией,— дорога на Бервик оказалась перерезанной. Снаряжение и продовольствие истощились, голод и болезни опустошали лагерь англичан— из 16 тысяч у Кромвеля оставалось не более 11 тысяч человек.

Уверенный в успехе, Лесли 2 сентября спустился в долину с тем, чтобы дать Кромвелю сражение; у шотландцев было двойное превосходство сил — 22 тысячи человек.

Расположив свое войско в обычном в то время порядке— пехоту в центре и кавалерию на флангах, Лесли сосредоточил основную ударную группировку на правом фланге с тем, чтобы обходным движением окружить зажатую в долине армию Кромвеля.

Однако в занятой им позиции имелся крупный недостаток: левый фланг, расположенный между горами и урочищем реки, был полностью лишен возможности маневрировать и фактически осужден на бездействие во время сражения.

Заметив этот роковой недостаток в диспозиции врага, Кромвель сосредоточил основные свои силы на противоположном фланге. В предрассветной мгле англичане начали атаку. Под их натиском левый фланг шотландцев все больше подавался назад, пока он не образовал прямой угол по отношению к линии своей пехоты. По оголившемуся флангу пехоты и ударила кавалерия Кромвеля. Стесненные со всех сторон, не имея возможности ни отойти, ни перегруппироваться, шотландцы потеряли боевой порядок и превратились в беспомощно мечущуюся многотысячную толпу. Сражение было закончено в течение часа. Шотландцы потеряли 3 тысячи убитыми и 10 тысяч пленными. Кромвель уверял, что его потери составляли 20 человек. Вскоре после Денбара Кромвель овладел Эдинбургом.

Весной 1651 г. военные действия возобновились. Шотландцы занимали весь северо-запад страны. Коронация Карла II (1 января 1651 г.) еще более укрепила союз пресвитериан и роялистов. Воинственная аристократическая партия решительно отметала всякую мысль о мире с республикой. Ей вновь удалось собрать под командованием Лесли значительные силы. Лесли и на этот раз придерживался оборонительной тактики, заманивая Кромвеля в гористую пустынную страну. Когда последнему стало очевидно, что на второе сражение Лесли не удастся спровоцировать, он, чтобы избежать новой зимней кампании в Шотландии, решился на рискованный шаг. Обойдя Лесли с севера, Кромвель открыл ему дорогу на юг — к границе Англии. Шотландцы как будто только и ждали этого. Во главе с королем Карлом II они ринулись в глубь Англии, встречая лишь слабое сопротивление незначительных сил Гаррисона и Ламберта. Многие советовали Карлу идти прямо на Лондон, но он предпочел идти на юго-запад, рассчитывая на вспышку роялистских восстаний. Однако он жестоко просчитался. Никакой существенной помощи от роялистов он не получил — они были слишком основательно разгромлены в прежних сражениях. В то же время местное население записывалось в ряды милиции, поднятой на защиту республики.

Когда же Карл решил, наконец, направиться в Лондон, ему дорогу преградил подоспевший Кромвель. 3 сентября 1651 г. у Вустера состоялось решающее сражение. 31 тысяче англичан шотландцы могли противопоставить всего 6 тысяч человек. Зажатые с двух сторон силами Кромвеля, они были разбиты наголову. Почти никому не удалось избежать плена либо смерти. От этой участи едва спасся сам Карл II, который, переодевшись в крестьянское платье, бежал на корабле. Вустерское поражение покончило с независимостью Шотландии.

Актом протектората Шотландия стала составной частью английской республики наряду с Ирландией. В Шотландии уничтожалась королевская власть, парламент был распущен. Таможенные барьеры между Англией и Шотландией уничтожались, на Шотландию распространилась английская налоговая система. Была введена английская система правосудия.

Социальные последствия этих актов для Шотландии были весьма велики и разнообразны. Прежде всего были конфискованы земельные владения одной части шотландской знати; другая ее часть была обложена значительными штрафами; и то и другое приводило к значительным земельным перестановкам в стране.

Актами об отмене крепостничества и вассалитета, об уничтожении феодальной юрисдикции и фиксировании размеров ранее произвольных гериотов и файнов держателей наносился удар по политическому и социальному могуществу шотландского дворянства в целом.

Объединение экономически более развитой Англии с Шотландией наносило огромный ущерб и шотландской буржуазии, которая оттеснялась не только от внутренних, но и от внешних рынков более могущественным конкурентом.

Однако по своим последствиям «устроение Шотландии» не могло идти ни в какое сравнение с последствиями ирландской политики. Стремясь превратить Шотландию в одну из своих провинций, республика отнюдь не была заинтересована в «колонизации» этой страны. Поэтому здесь не имели места ни сколько-нибудь массовый сгон наследственных владельцев со своих участков, ни наплыв английских колонизаторов; не пережила она и того бесчеловечного террористического режима, который установился после покорения в Ирландии.

Тем не менее республика установила режим угнетения и произвола и в Шотландии.

Исторический опыт английской революции неопровержимо свидетельствует о неспособности «старых революций» разрешить проблему равноправия малых национальностей.

Из завоевания Ирландии и Шотландии, принесшего с собой победные лавры Оливеру Кромвелю и превратившего в прошлом революционную армию в армию профессиональных служак преторианского типа, английская республика вышла не окрепшей, а внутренне ослабленной, подорванной в самих своих основах.

Крах республики и установление единоличной диктатуры удачливого генерала теперь уже были лишь вопросом времени.

Недоверия, однако, королю, парламент еще до его прибытия в Англию в спешном порядке подтвердил незыблемость тех земельных перестановок, где имели место частноправовые акты купли-продажи. Конфискованные же земли короны, церкви и делинквентов возвращались по принадлежности.

Однако самым крупным актом парламента был акт об уничтожении рыцарского держания. Объявив все законодательство революции несуществующим и аннулированным, парламент вместе с тем пощадил вотум 24 февраля 1646 г., придав ему теперь юридическую силу под названием билля 12 Карла II (1660 г.).

Самой примечательной особенностью билля 1660 г. является его до цинизма откровенный классовый характер. Объявив рыцарское держание и все вытекавшие из него повинности и обязательства уничтоженными, билль в отличие от соответствующих актов революции открыто заявил, что «этот акт и содержащееся в нем не может и не будет истолковано как отменяющее... и не видоизменит какое-либо держание по копии манориального протокола или какие-либо повинности, из него вытекающие».

Именно сохранение этого завоевания революции 40-х годов делает последнюю не только великим политическим переворотом, но и в равной мере переворотом социальным, так как он был одним из важнейших этапов на пути к экспроприации английского крестьянства.

Вместе с тем превращение феодальной собственности лендлордов в современную частную собственность окончательно предопределило победу системы лендлордизма, ставшего с тех пор оплотом капиталистической системы земледелия в этой стране.

Внешне полностью раставрированные в 1660 г. дореволюционные политические порядки не могут скрыть от нас всю значительность происшедших за время революции перемен в социальной структуре общества, в удельном весе различных его слоев, в экономической и политической жизни страны, в том направлении, в котором эта жизнь потекла в результате «великого мятежа».

И если рассматривать историю Англии за последние 40 лет XVII в. в сравнении с первыми четырьмя его десятилетиями, нельзя не прийти к выводу, что революция середины века легла «глубокой бороздой» в истории этой страны; что именно ею проделана главная часть работы по расчистке пути для буржуазного развития Англии от многочисленных феодально-абсолютистских препон. По сравнению с ней «славная революция» окажется тогда поистине только незначительным событием

Несмотря на то что реставрация Карла II была безоговорочной, «ни ему, ни его преемникам и в голову не приходило отрицать «древние права» парламента вообще и палаты общин в частности». Парламент стал органической (хотя на первых порах только молчаливо признан-ной) частью английского конституционного механизма.

Однако неизмеримо более удивительная перемена произошла в характере правительственной политики. Последние Стюарты почти совершенно отказались от роли блюстителей «высших интересов», «общего блага», за которую еще цеплялись первые два Стюарта и которая приводила на деле к стеснительной средневековой опеке экономической жизни страны. От политики патриархальной монархии, с ее стремлением к «равновесию сословий», последние Стюарты перешли к политике поддержки «сильного» против «слабого», что в условиях Англии конца XVII в. означало максимальное стимулирование капиталистического накопления, обеспечение полной свободы действий восходящему классу буржуазии, свободной игры экономических сил.

Невмешательство в эту «игру» внутри страны и защита буржуазных интересов вне ее были главным условием того классового компромисса, результатом которого явилась реставрация и в еще большей мере «славная революция»

Вторая половина XVII в. прошла под знаком все еще продолжавшегося политического и социального преобладания в стране земельной аристократии, которое прежде всего обусловливалось резко выраженным перевесом сельской Англии над городской. Однако эта аристократия, как уже было ранее отмечено, не только не находилась в' противоречии с капиталистическим развитием страны, но была кровно в нем заинтересована, так как материальные условия ее собственного существования были по своей природе буржуазными. Земельные перемещения, имевшие место во время гражданской войны и республики, несмотря на возвращение в 1660 г. значительной части отчужденных тогда владений в руки старых собственников, еще более усилили проникновение в ее ряды городских торгово-промышленных элементов.

Вторая половина XVII в. является периодом формирования класса крупных землевладельцев Англии нового времени. Сквайрархия, т.е. преобладание мелких и средних сельских сквайров, джентльменов, вызывавшая еще в начале XVII в. восхищение знатных иностранных наблюдателей английской жизни, была уже в те дни на ущербе.

Если первые десятилетия XVII в. характеризуются перемещением земли преимущественно в руки мелких владельцев, сельских джентри, то последние десятилетия этого века обнаруживают тенденцию, прямо противоположную,— земля перемещается в руки фамилий, давно уже осевших на ней, в руки крупных владельцев — одним словом, она концентрируется в руках все меньшего количества собственников.

Пережившая революцию 40-х годов система майората, чрезвычайное распространение практики «завещанных передач» (entails) и «лабиринт дорогостоящих формальностей», которыми было обставлено в английском праве отчуждение земли, до крайности затрудняли дробление владений. Высокие цены на землю, установившиеся со времени реставрации, делают ее совершенно недоступной для людей с незначительными средствами и в то же время поощряют последних сбыть ее.

Почва Англии именно в это время все более становится монополией немногочисленной наследственной олигархии. Атмосферу «земельного голода», создавшуюся с реставрацией Карла II, отметил такой компетентный свидетель событий, как лорд Кларендон, по свидетельству которого «покупки крупных имений происходят ежедневно».

Этот процесс нашел свое логическое завершение в той «вакханалии приобретательства», которая разыгралась вслед за «славной революцией». Разграбление сторонниками Вильгельма III Оранского, его фаворитами и фаворитками огромного фонда коронных земель, который только в Ирландии достигал 1 млн. акров, ярко свидетельствует, каким образом сложились современные княжеские владения английской олигархии. Наряду с колониальным грабежом и работорговлей это составляет наиболее «скандальную главу английской истории...»

Чтобы воочию убедиться, до какой степени в послереволюционной Англии охранялись буржуазные интересы этой земельной олигархии, следует хотя бы вкратце остановиться на аграрной политике реставрации и «славной революции». Реставрация Карла II прежде всего оказалась поворотным пунктом в отношении правительства к огораживаниям — наиболее острому вопросу деревенской жизни того времени. Если первые Стюарты еще пытались несколько оживить тюдоровское законодательство против огораживаний, то с момента реставрации мы не только не встретимся уже с такими попытками, но, наоборот, будем свидетелями полного перехода правительства на сторону огораживателей. Недаром последние так осмелели, что в 1666 г. вторично внесли в палату лордов уже однажды отвергнутый 1 билль о разделе общинных земель. Этот билль давал право каждому, кто пожелает, выделить свою землю, обратиться к канцлеру для назначения комиссии из «зажиточных» (substantial) соседей, которая провела бы справедливый раздел между лордом и держателями.

Однако, может быть, наиболее характерным в этом отношении фактом аграрного законодательства реставрации является статут о предупреждении неправомерного присвоения и ложных титулов, окончательно принятый 16 апреля 1677 г.

Первый пункт его гласил, что с 24 июля 1677 г. все аренды, владения и «имущественные интересы» на правах фригольда или на год в каких-либо местностях, землях, держаниях, созданные только словесным путем и неоформленные письменно за подписями сторон или их доверенных, должны впредь считаться только владениями по воле лорда. Таким образом, земельная олигархия, не удовлетворенная узурпацией, узаконенной актом 12 Карла II, совершенной в отношении земли копигольдеров, теперь занесла свою руку на владения другой части йоменри — мелких фригольдеров, владельческий титул которых, как правило, не оформлялся письменно, а основывался на признании его местным обычаем. Так был совершен следующий акт законодательной экспроприации крестьянской поземельной собственности в государственном масштабе, акт, приведший уже в конце этого века к резкому сокращению численности английского йоменри. Если английское крестьянство исчезло как класс в столетие, следующее за английской буржуазной революцией 40-х годов XVII в., то последнее 30-летие этого века было одним из наиболее критических периодов в жизни этого класса. Перед нами очередной акт насилия в ряду «тех грязных высокогосударственных мер», при помощи которых были созданы «поставленные вне закона пролетарии», «тот кровавый режим, который превратил их в наёмных рабочих».

В интересах того же торжествующего при реставрации класса лендлордов издаются печально знаменитые «Статуты о поселении» (laws of settlement), которыми сельских рабочих (и не только сельских) по существу прикрепили к «приходу, «превратив их в придаток общины» (Маркс). Лендлордам и капиталистам-фермерам была таким образом обеспечена почти даровая рабочая сила, а пауперизованные массы города и деревни были лишены возможности кормиться трудом своих рук, так как работы в том или ином приходе хватало только для незначительной части их.

Интересы той же земельной олигархии и крупных фермеров ограждались и «хлебными законами», начало которым также положила реставрация. Если, регулируя хлебный рынок, средневековая монархия вынуждена была учитывать интересы потребителей, которые требовали дешевого хлеба, то «хлебные законы» Карла II имели в виду исключительно интересы производителя хлеба, хлебного спекулянта. Под предлогом «поощрения» пришедшего в упадок отечественного земледелия билль 12 Карла II разрешил экспорт зерна, если цена его в портах отправления будет ниже определенного уровня и, наоборот, до крайности затруднил его импорт. Последующими актами эта цена все время повышалась. Экспортерам хлеба выплачивались премии в десятки тысяч фунтов стерлингов. Земледельческая масса Англии все больше превращалась из производителя в покупателя хлеба.

Таким образом, землевладельческая олигархия в несколько сот семейств, заседавшая в наследственной верхней палате парламента и господствовавшая в нижней палате, с беспримерным цинизмом творила свою волю.

И тем не менее если ее политическое господство, несмотря на все усиливающуюся роль буржуазии, продлится еще долгие десятилетия, то только потому, что ее «воля» была по существу буржуазной «волей». Концентрация землевладения в руках наследственного класса лендлордов, с одной стороны, прогрессирующее сужение сферы приложения труда мелких земледельцев-крестьян —с другой, означали решительную перестройку земледелия в соответствии с нуждами капитала, которому расчищалось все более широкое поле для крупного земледельческого производства.

Обратимся теперь ко второму участнику классового компромисса, которым завершилась английская буржуазная революция, к торгово-промышленной буржуазии, и попытаемся проследить ее эволюцию во второй половине XVII в.

Напуганная подъемом массового движения, которым были отмечены годы гражданской войны и республики, охраняя свою «благоприобретенную» собственность, угрозу которой она усматривала в идеях левеллеров, буржуазия ухватилась за «легитимного» короля, как за якорь спасения. Она надолго отреклась от политической роли при условии, что ей будет обеспечена экономическая и «деловая» свобода. Она отказалась от претензии создать собственные институты, стараясь приспособить к своим нуждам ранее существовавшие. Оставив политическую власть на попечение лендлордов, она с головой ушла в биржевые дела, колониальную торговлю, мануфактуру, где решалось ее будущее.

60—70-е годы XVII в. были, по единодушному мнению наиболее выдающихся экономических писателей того времени — Чайлда, Пети, Давенанта, Кинга и др.,— периодом необычайно быстрого роста национального богатства Англии, ее внутренней и внешней торговли, ее мануфактур и судоходства.

Интересующий нас отрезок времени не является в каком-либо отношении рубежом в промышленной истории Англии. Он характерен лишь постепенными количественными изменениями, происходившими в рамках затянувшегося здесь мануфактурного периода промышленного производства. «...Период мануфактур в собственном смысле этого слова (каким безусловно была в Англии вторая половина XVII в) ещё не приводит к радикальному преобразованию» Обработка шерсти все еще оставалась единственной отраслью национальной промышленности. Даже стоявшая на втором месте железоделательная промышленность не могла идти с ней ни в какое сравнение.

В последние годы XVII в. были сделаны два открытия, которые в значительной мере предваряли промышленную революцию следующего века. Мы имеем, в виду использование пара для откачки воды из шахт и коксование каменного угля. В 1698 г. девонширский джентльмен Мевери берет патент на паровой насос, а в 1708 г. Ньюкомен впервые установил его на одной из шахт Стаффордшира. Практическое применение способа плавки железа на каменном угле относится уже к следующему веку. Рядом усовершенствований были значительно ускорены и удешевлены промышленные процессы в производстве шелковых тканей, дорогого стекла и фаянса, в рафинировании и дистилляции и др. Однако и ими Англия в первую очередь была обязана промышленной сноровке голландцев и в особенности французов, которых отмена «нантского эдикта» лишила родины. Именно с этого времени можно говорить об английской шелковой промышленности, производстве полотна, дорогих кружев, хрусталя и т.п.

Недифференцированность промышленного производства, как отдельных его отраслей, так и внутри каждой из них, сосуществование и тесное переплетение множества переходных ступеней в его организации от цехового ремесленника вплоть до крупной централизованной мануфактуры — такова характерная черта английской промышленности этого времени. «Напомним,— пишет Маркс,— что мануфактура овладевает национальным производством лишь очень постепенно, основываясь всегда на городском ремесле и сельских домашних побочных промыслах как на широком базисе [Hintergrund]. Уничтожая эти побочные промыслы и городское ремесло в одной их форме, в известных отраслях промышленности, на известных пунктах, она вызывает их снова к жизни на других...»

В таких условиях статистика промышленной продукции, конечно, очень затруднена, но и те немногочисленные данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют о несомненном росте ее и притом весьма значительном в последние десятилетия XVII в.

Интенсивное развитие английской промышленности было возможно только в условиях прогрессирующей аграрной революции, усилившей приток оторванных от средств существования наемных рабочих в города и создававшей внутренний рынок. Формирование класса мануфактурных пролетариев, которым пришлось испытать весь ад периода «первоначального накопления капитала», является одним из наиболее характерных фактов социальной жизни этого времени. Однако период полной и окончательной пролетаризации их был еще впереди, так как «только крупная промышленность с её машинами доставляет прочный базис для капиталистического земледелия, радикально экспроприирует подавляющее большинство сельского населения и довершает разделение земледелия и домашней деревенской промышленности, вырывая корни последней...» Это произошло лишь в результате промышленной революции XVIII в., о которой возвестил Джон Уайт своим изобретением прядильной машины. Именно создание рабочих машин сделало необходимой революцию в паровой машине, углубив значение открытий последних лет XVII в. в области парового двигателя. Но промышленная революция XVIII в. оказалась возможной лишь в результате того, что в эпоху после буржуазной революции, разрушившей феодальные производственные отношения, наступает период соответствия новых буржуазных производственных отношений характеру производительных сил, которое обеспечивало возможность быстрого развития капитализма в следовавшие за буржуазной революцией 40-х годов XVII в. полтора-два столетия.