Естественно, что они не могли не оказывать влияния и на политическую жизнь страны. Уже само по себе развитие внутреннего рынка, как указывал В. И. Ленин, применительно к истории России XVII в., являлось важнейшим условием экономического и политического объединения отдельных областей, земель и княжеств в единое феодальное государство. Такую же роль этот экономический фактор играл в политической консолидации средневековой Англии XII—XIII вв., способствуя укреплению политического единства страны под властью главы феодального государства — короля. Воздействуя на самые различные стороны общественной жизни феодальной Англии этого периода, развитие товарно-денежных отношений и внутреннего рынка постепенно изменяло соотношение социальных сил в стране в пользу усиления централизованного феодального государства. В этом направлении действовали в первую очередь те изменения, которые произошли к середине XIII в. в отношениях между основными антагонистическими классами английского общества того времени — феодалами и крестьянством.

Развитие товарно-денежных отношений влияло на хозяйственный строй английской деревни и на положение крестьянства в двух направлениях. С одной стороны, оно приводило к коммутации ренты, расслоению крестьянства, личному освобождению отслаивающейся крестьянской верхушки, к развитию крестьянской аренды и частичному применению наемного труда в его феодальной форме — то есть подготовляло некоторые условия для развития капиталистического производства в будущем. С другой стороны, то же развитие товарно-денежных отношений, порождая у феодалов жажду все больших доходов, в других случаях приводило к росту феодальной ренты, к восстановлению барщин там, где ранее они были коммутированы, к попыткам закрепощения лично свободных или промежуточных групп крестьянства (так называемая феодальная реакция), к огораживаниям общинных земель — то есть к усилению феодальной эксплуатации, к временному укреплению феодального строя и позиций класса феодалов.

Эти противоречивые, на первый взгляд, тенденции отражали двойственную роль товарного производства в феодальном обществе. В XIII и даже в первой половине XIV в. вопрос о том, какая из этих тенденций победит, еще далеко не был решен. За исключением небольшой сравнительно группы зажиточного крестьянства, основная масса крестьян — средние и малоземельные вилланы, а также свободная крестьянская беднота — скорее страдала от развития товарно-денежных отношений. Следствием этого явилось с начала XIII в. значительное обострение классовых противоречий и классовой борьбы в английской деревне. Классовая борьба крестьянства», принимавшая различные формы — побеги, уклонение от выполнения повинностей, попытки крестьян судебным путем доказать свой свободный статус и право свободного распоряжения землей, наконец, вооруженные выступления крестьян против повышения рент и огораживаний — оказывала постоянное и все возраставшее воздействие на общественные и политические отношения в стране. Именно воздействие этого фактора являлось, как нам кажется, одним из главных стимулов, толкавших феодалов, особенно средних и мелких, на поддержку процесса государственной централизации. Аппарат внеэкономического принуждения, которым располагали отдельные феодалы, в этих новых условиях не всегда мог обеспечить им безусловное повиновение крестьян. И они вынуждены были искать у центрального правительства более действенной помощи не только в подавлении открытых крестьянских выступлений, но и в деле создания новых правовых норм, законов и судебных учреждений, которые обеспечивали бы им возможность максимальной эксплуатации крестьян в новых экономических условиях.

Такое же действие оказывало наличие в Англии относительно широкого слоя лично-свободного крестьянства, низшие и средние слои которого, как и вилланы, являлись объектом феодальной эксплуатации. По отношению к ним манориальные и иммунитетные средства внеэкономического принуждения вообще были недостаточны. Организация их эксплуатации требовала более централизованных средств.

Усиление стремления к поддержке центральной власти в среде класса феодалов стимулировалось и другими причинами. Сильная центральная власть была нужна феодалам для успешного осуществления экспансии в Уэльс, Ирландию и Шотландию; эта экспансия заметно активизировалась со второй половины XII в. Многие феодалы были в XIII в. заинтересованы в известной централизации государства еще и потому, что в поисках новых источников дохода они стали регулярно обращаться к торговле сельскохозяйственными продуктами и оказались таким образом втянутыми в развитие внутреннего рынка. Однако различные группировки господствующего класса были заинтересованы в процессе государственной централизации далеко не в равной степени. Более всего в нем нуждались мелкие и средние феодалы, преимущественно арьер-вассалы короны, которых в исторической литературе обычно называют собирательным именем «рыцарство». Напротив, крупные духовные и светские феодалы, как правило, непосредственные держатели короны — «бароны», были менее заинтересованы в централизации страны и не всегда последовательно ее поддерживали.

Различия в политической позиции этих двух групп класса феодалов в XIII в. определялись и размерами их земельных владений и доходов, и их различным положением в феодальной иерархии, и степенью их политической самостоятельности (эти различия сказывались уже в XI и XII вв.), и особенностями хозяйственной организации крупного и мелкого феодального землевладения. В силу размеров и структурных особенностей мелких вотчин, из которых обычно складывались рыцарские владения, мелкие и средние феодалы раньше и быстрее втягивались в развитие товарно-денежных отношений. В их доходах торговля должна была играть гораздо большую роль, чем в хозяйстве крупных феодалов, которые могли обходиться и без нее, так как имели много других феодальных источников дохода: доходы от иммунитетов, от организуемых ими военных предприятий, от эксплуатации принадлежавших им городов и т.д.

Но еще более важно то, что регулярные рыночные связи по-разному влияли на хозяйство рыцарей и баронов. У первых они легче подрывали основы крепостничества и барщинной системы, приводили к быстрому развитию денежной ренты, домениального хозяйства с частичным применением наемного труда, или к развитию аренды на домене. В крупных же феодальных вотчинах, из которых обычно складывались владения баронов, они чаще приводили к укреплению барщинной системы и крепостничества, в целом не нарушая натурально-хозяйственной основы производства. В силу всех этих причин крупные феодалы были менее, чем мелкие и средние, заинтересованы в усилении центральной власти, неохотно отказывались в ее пользу от своей политической самостоятельности и обычно весьма широких иммунитетных привилегий и часто поднимали против короля мятежи. В экономической и политической жизни страны они в общем занимали реакционные позиции. Мелкие же и средние феодалы, напротив, являлись, как правило, последовательными сторонниками сильной королевской власти. С конца XII в. их количество все время увеличивалось в результате субинфеодации и дробления крупных земельных комплексов — бароний — на мелкие вотчины, а также за счет концентрации мелких участков фригольда в руках разбогатевших свободных крестьян, которые превращались в мелких вотчинников и часто даже приобретали рыцарское звание. К концу XIII в. средние и мелкопоместные феодалы составляли уже не менее 3/4 всего господствующего класса Англии. Рост этого слоя феодалов и его экономического значения укреплял и расширял опору центральной власти внутри господствующего класса и содействовал успеху процесса государственной централизации.

Такое же действие оказывал и другой фактор социально-экономической жизни Англии изучаемого периода — рост городов, особенно бурно протекавший в XII и XIII вв. К концу XIII в., по нашим данным, в Англии насчитывалось по меньшей мере 278 городов, тогда как по Книге страшного суда в конце XII в. их было всего 803. Значительно возросло к этому времени и богатство городов, поборы с которых в XIII в. начинают играть все большую роль в бюджете феодального государства. Горожане в Англии, как и во многих других странах средневековой Европы, выступали, как правило, в качестве союзников королевской власти в ее политических столкновениях с крупными феодалами.

Все города Англии, независимо от того, принадлежали ли они королю или другим крупным феодалам, были заинтересованы в централизации страны прежде всего с экономической точки зрения, так как только сильная центральная власть была способна защитить их от насилий и грабежей феодалов, от иностранных пиратов, от неисправных должников, среди которых преобладали феодалы, обеспечить единство мер, весов, монеты в стране. Но не менее важную роль в этом вопросе играли также социальные и политические интересы городов. Горожане сеньориальных городов страдали от повседневной феодальной эксплуатации и в XII и XIII вв. вели упорную борьбу со своими сеньорами за облегчение этой эксплуатации. Эти социальные столкновения выливались обычно в борьбу за городское самоуправление, которая была характерна для Англии, как и для других стран Европы этого периода, хотя и имела здесь некоторые своеобразия. В этой борьбе с сеньорами города и горожане оказывались политическими союзниками королей, которые также были заинтересованы в ослаблении политического влияния крупных феодалов и поэтому поддерживали стремление сеньориальных городов освободиться от их власти. Наконец, тенденция наиболее влиятельных городов Англии к поддержке процесса государственной централизации в XIII в. определялась также довольно значительным расслоением и обострением социальных противоречий в среде горожан—между купеческой верхушкой, с одной стороны, и ремесленной массой — с другой. Социальные конфликты такого рода, принимавшие в разных городах различные формы заставляли городскую верхушку искать у королей поддержки против низших и средних слоев городского населения и еще больше стремиться к укреплению центральной власти в стране.

Общая заинтересованность рыцарей и горожан в экономическом и политическом объединении страны привела к складыванию в Англии своеобразного политического союза между ними. К этому союзу примыкала обычно также верхушка свободного крестьянства, служившая как бы резервом пополнения рыцарского слоя. Все эти социальные группы обычно выступали единым фронтом как в столкновениях с феодальной аристократией, так и в оппозиционных выступлениях против королевской власти, когда их союз с ней временно нарушался.

К Англии конца XII и особенно XIII в. в полной мере относятся слова К. Маркса и Ф. Энгельса о том, что «объединение более обширных областей в феодальные королевства являлось потребностью как для земельного дворянства, так и для городов». Здесь, впрочем, в отличие от других стран средневековой Европы, и в частности Франции, имелись специфические особенности, ускорявшие процесс государственной централизации. Сословие горожан и мелкие феодалы —арьервассалы во многих странах являлись опорой центральной королевской власти в ее борьбе с крупными феодалами; обострение классовой борьбы, имевшее место во многих странах Западной Европы в XIII—XIV вв., повсюду заставляло господствующий класс сплачиваться вокруг своего главы — короля. Но в Англии, кроме этих общих причин, в пользу усиления центральной власти действовали дополнительные стимулы: наличие в стране значительной прослойки свободного крестьянства, которая все время росла в XII—XIII вв. резкие различия между баронством и рыцарством, которые определялись не только их различным положением в феодальной иерархии, но и их различной ролью в экономической жизни страны; близость некоторых экономических интересов рыцарства с интересами горожан — преимущественно городской верхушки, и зажиточного свободного крестьянства, в частности их общая заинтересованность в экономическом, а следовательно, и политическом объединении страны.

Все эти факторы вместе создавали в Англии конца XII и начала XIII в. благоприятную обстановку для укрепления центральной власти. Несмотря на сопротивление, силы притяжения к центру в целом преобладали здесь над силами отталкивания, и процесс централизации государства в XII— XIII вв. совершался в Англии легче и быстрее, чем в других странах Европы того времени.

Каковы были конкретные проявления этого процесса? Обширная литература по политической и административной истории Англии весьма подробно освещает развитие отдельных учреждений, взаимоотношения между ними, а также историю права и судопроизводства. Но, выдвигая на первый план описание деталей и отдельные вопросы, буржуазные исследования не дают отчетливого представления об общем ходе политической эволюции Англии в XII—XIII вв. В этом отношении характерна новая работа Дж. Джолифа «Королевская власть при Анжуйской династии», в которой вся проблема усиления королевской власти в Англии конца XII — начала XIII в. сведена к росту злоупотреблений феодальными правами, которые практиковались английскими королями этого периода по отношению к их непосредственным вассалам — баронам Англии.

Между тем для нашего исследования наиболее важно установить именно общие линии процесса государственной централизации в изучаемый период.

За исходный момент этого процесса мы возьмем вторую половину XII в., когда английское феодальное государство сделало первый шаг по пути к монархии с сословным представительством, и проследим этот процесс до конца XIII в., когда в основных чертах завершилось складывание этой новой политической формы.

Английское феодальное государство с момента нормандского завоевания (1066 г.) и до второй половины XII в., хотя и отличалось большей централизацией, чем другие государства того времени, носило по преимуществу сеньориальный характер. Король опирался в своей политике прежде всего на свой авторитет верховного сюзерена всех феодалов и крупнейшего землевладельца страны, располагавшего широкими судебными и фискальными правами по отношению к своим вассалам. В первые десятилетия после завоевания его авторитет усиливался тем, что нормандские бароны перед лицом враждебного англосаксонского населения вынуждены были теснее сплачиваться вокруг короля как своего военного вождя в подавлении движений местного населения.

Только со второй половины XII в. в связи с экономической и социальной эволюцией английского общества власть короля все более и более приобретает характер общественной власти, создает постепенно выделившийся из общества аппарат управления, начинает влиять на развитие права.

Усиление королевской власти и изменение ее характера прежде всего сказались в области юрисдикции, этого важнейшего атрибута феодальной собственности и власти в средние века. Уже реформы Генриха II внесли в организацию суда и судопроизводства ряд существенных изменений. Они расширили пределы королевской юрисдикции за счет сеньориальной, включив в компетенцию королевских судов все уголовные преступления и подавляющее большинство гражданских исков, связанных с землей, которые прежде разбирались в сеньориальных куриях. Уделом последних, за исключением особо привилегированных иммунитетов, оставались иски «о праве собственности» на землю, если истец не переносил их в королевский суд при помощи приказа «о праве», иски о мелком воровстве, драках, невыполнении договоров, а также вилланские иски всех видов (вилланы в качестве крепостных не имели права обращаться в королевские суды).

Реформы Генриха II нанесли решающий удар так называемой сакрально-формалистической системе судопроизводства, господствовавшей до них во всех сеньориальных и местных судах. Широкое распространение получил «инквизиционный процесс» — процесс расследования через присяжных, применявшийся прежде королевской курией только в исках, затрагивавших интересы короны. Теперь он был распространен на все разнообразные иски, входившие в компетенцию королевских судов. Введение инквизиционного процесса не только было прогрессивным само по себе, так как открывало возможность для более делового и объективного решения уголовных и гражданских исков, но имело большое значение для дальнейшего расширения компетенции королевских судов. Все, кто имел право и средства для перенесения своих дел в королевский суд, старались воспользоваться этим правом, чтобы избежать таких сомнительных средств установления истины, как ордалия или судебный поединок, которые по-прежнему сохранялись в сеньориальных судах.

Наконец, судебные реформы второй половины XII в. сделали первый шаг, хотя и довольно осторожный, по пути ограничения иммунитетных прав крупных феодалов в тех областях суда и административного управления, которые еще сохранялись за ними. Кларендонская ассиза разрешила шерифам свободный доступ в феодальные курии для проверки «свободного поручительства» (ст. 9) и на территории любого иммунитета для поимки лиц, обвиненных в уголовных преступлениях (ст. II). В то же время юрисдикция феодальных курий по искам о «праве собственности» на землю значительно ограничивалась правом королевского вмешательства в их деятельность при помощи «приказа о праве» («breve de recto») и приказа «praecipe quod reddat».

Общим следствием всех этих реформ была значительная концентрация юрисдикции в руках центрального правительства и ослабление сеньориальной юрисдикции. Эта новая система судопроизводства быстро привилась и пустила в Англии прочные корни. К началу XIII в. ордалии и судебные поединки, хотя их никто формально не отменял, постепенно отмирают не только в королевских, но даже в сеньориальных судах и судах сотен и графств. Напротив, расследование через присяжных становится самым распространенным методом судопроизводства не только в королевских центральных и местных судах, но и во многих иммунитетных и городских куриях. Анализ иммунитетных хартий и привилегий XIII в. показывает, что лишь очень немногие феодалы в это время сохранили право суда по делам, подсудным короне,— placita coronae. Последующее законодательство XIII в. и практика королевских судов развивали и усовершенствовали систему судопроизводства, созданную реформами Генриха II. В конце XIII в., на основе успехов королевской юрисдикции, стало возможно и более определенное решение вопроса о взаимоотношении королевских и сеньориальных судов. Новый удар по сеньориальной юрисдикции был. нанесен Мальборосским статутом 1267 гл который запретил лордам принуждать своих свободных-держателей являться в их курии, если на это не было специального документа (ст. 9); рассматривать апелляции по решениям курий их вассалов (ст. 20); насильственно принуждать своих свободных держателей судиться в своих куриях по земельным искам без королевского приказа (ст. 22). Кроме того, статут разрешил шерифам въезжать на территорию иммунитета не только для поимки уголовных преступников, но и для освобождения задержанного там скота, конфискованного лордом-иммунистом у держателей в порядке меры принуждения (ст. 21).

I Вестминстерский статут, подтвердив эти постановления Кларендонской ассизы и Мальборосского статута, кроме того, запретил магнатам (des hauz houmes) расширять свою юрисдикцию путем привлечения в свои суды лиц, случайно проезжающих по их территории, за правонарушения, совершенные ими вне этой территории (ст. 35).

II Вестминстерский статут 1285 г. еще больше расширил права шерифов за счет лордов-иммунистов, разрешив им вступать на территорию иммунитета для выполнения любых приказов короля, если лорд или его подручные хотя бы один раз не выполнили королевский приказ (ст. 39).

Этим фактически сводилась на нет иммунитетная привилегия, известная под названием returnus brevium.

Значение феодальных иммунитетов было особенно сильно подорвано Глостерским статутом 1278 г., который объявил проверку иммунитетных привилегий всех английских феодалов судебным путем. Согласно этому статуту, все лорды-иммунисты должны были предъявить на суде законные основания своих прав — хартии или другие документы — и отстоять их в суде против короля. Эта проверка, хотя и не привела к изъятию всех необоснованных иммунитетов, но утвердила верховенство короля, власть которого считалась источником всякой юрисдикции, над лордами-иммунистами и подчинила деятельность всех сеньориальных судов и администрации правовым и процессуальным нормам, принятым в королевских судах.

Таким образом, к концу XIII в. судебная власть в Англии была в значительной степени сконцентрирована в руках короля или находилась под постоянным контролем его аппарата.

Об усилении влияния королевской власти свидетельствуют успехи, достигнутые к этому времени в развитии общегосударственной более или менее унифицированной системы права. Расширение королевской юрисдикции было невозможно без такой унификации. Поскольку все королевские суды в центре и на местах после реформ Генриха II пользовались одной и той же процедурой и разбирали одни и те же типы дел, они неизбежно должны были действовать на основе одинаковых правовых норм, подчиняясь единым указаниям из центра. Это нашло свое выражение в системе так называемых первоначальных приказов (breve originate), исходивших из королевской канцелярии. Без такого приказа ни один королевский суд не мог начинать разбор дела. В королевской канцелярии (Chancery) хранились образцы таких приказов и по мере надобности создавались новые. Здесь, таким образом, осуществлялся надзор за деятельностью всех королевских судов, которые могли действовать только в согласии с точно установленными процессуальными нормами. От формы «первоначального приказа» зависел и способ разбирательства и характер решения каждого дела. Система приказов являлась также действенным средством контроля над деятельностью и сеньориальных судов. Те из них, которые обладали юрисдикцией собрания графства или правом placita coronae, а также обычные курии для свободных, не могли принимать исков по земельным делам без соответствующего приказа из королевской канцелярии. Исключение составляли лишь несколько (6—7 по всей Англии) особо привилегированных иммунитетных курий, владельцы которых держали собственную канцелярию и имели право издавать свои «первоначальные приказы».

Деятельность канцелярии, постепенно вырабатывавшей формы приказов, которые действовали на территории почти всей страны, а также деятельность королевских судов, практически применявших эти приказы, способствовали развитию общегосударственного права, которое в Англии получило название «общего права». Оно формировалось в период с середины XII по конец XIII в. Первую попытку обобщения норм действующего в королевских судах права мы находим в трактате Гленвилля — «О законах Англии», написанном около 1189 г. Итог успехов, достигнутых .«общим правом» к середине XIII в., был подведен Брактоном в его известном трактате «О законах и обычаях Англии», написанном, по-видимому, в конце 50-х гг. XIII в.

Английское средневековое право было общегосударственным, действительно «общим правом» прежде всего в территориальном отношении. Уже в середине XIII в. оно действовало почти на всей территории Англии. Даже те иммунитеты, которые располагали своими канцеляриями и издавали свои приказы, вынуждены были приноравливаться на практике к его нормам и придерживаться принятой в королевских судах процедуры. Феодалы, располагавшие правом сотенной юрисдикции или проверки свободного поручительства, должны были во всем следовать примеру сотенного суда, возглавлявшегося бейлифом, а лорды, пользовавшиеся правом суда по делам, подсудным шерифу в собрании графства, должны были во всем следовать процедуре последнего. Только манориальные суды, ведавшие вилланскими исками в XIII и даже XIV вв., оставались на почве местного обычного права, вели судебные разбирательства по «обычаям манора». В 1284 г. после завоевания Уэльса общее право было официально введено и там. Это обстоятельство способствовало тому, что постепенно действию общего права были подчинены также Уэльсские марки, где до этого времени господствовали свои «обычаи марки», представлявшие смесь уэльсского и английского обычного права.

Но английское средневековое право было «общим» и в другом отношении — в том смысле, что оно, в отличие от феодальных местных обычаев в Англии и на континенте, не знало никаких различий и правовых привилегий внутри свободной части населения страны.

Барон, рыцарь и любой свободный держатель формально, согласно этому праву, находились в совершенно одинаковом правовом положении. Оно являлось само своего рода привилегией всех свободных людей в отличие от крепостных. В этих двух отношениях общее право противостояло местным обычаям как прогрессивная правовая система, нивелирующая местные и сословные различия внутри свободных слоев населения королевства. Это унифицированное общегосударственное право сложилось в Англии значительно раньше, чем в других странах средневековой Европы, и в XIII в. составляло ее большое своеобразие по сравнению с ними.

Воздействие королевской власти на формирование общего права до середины XIII в. происходило не столько законодательным путем, сколько при помощи деятельности королевских судей и юристов, практически осуществлявших юрисдикцию в королевских судах. Будучи верными слугами королевской власти и проводниками ее централизаторской политики, они интерпретировали обычное право в интересах короля и всячески стремились к его унификации.

При этом они широко пользовались терминологией и образцами римского права, в духе которого они пытались интерпретировать традиционное в своей основе феодальное право Англии XII—XIII вв. Обращение английских юристов этого периода к римскому праву с его хорошо разработанной аргументацией в пользу сильной ничем не ограниченной королевской власти само по себе отражало процесс унификации права и рост влияния королевской власти.

С середины XIII в. королевская власть начинает воздействовать на формирование общего права уже не только путем практической деятельности своих судов, но и путем общегосударственного законодательства, которое стало возможным только на известном уровне развития общего права, когда местные обычаи настолько нивелировались, что допускали регулирование из одного центра. И действительно, до второй половины XIII в. общегосударственное законодательство в Англии развивалось очень медленно и преимущественно под воздействием острых политических кризисов. За очень немногим исключением, общегосударственные законы первой половины XIII в. носили экстраординарный характер. Инициатива их издания исходила обычно не от правительства, но от оппозиционных коалиций. Такова Великая хартия вольностей.

Обычно правовая основа английского общего права особенно наглядно проявилась в его прецедентном характере. До начала активного общегосударственного законодательства в конце XIII в., которое застало общее право в основных чертах сложившимся, оно развивалось преимущественно эмпирическим путем, обобщая практику центральных и местных королевских судов.

Известно, что Брактон всю свою аргументацию строит на прецедентах, собранных им в его «Записных книжках». Прецедент — постоянный аргумент в протоколах королевских судов, особенно же в year books. Отсюда неписаный характер английского права, который особенно подчеркивается: юристами XIII в. 1215 г., ее многочисленные подтверждения в начале XIII в., Оксфордские провизии 1258 г., Вестминстерские провизии 1259 г., «Форма управления королем и королевством», изданная Симоном де Монфором в 1264 г. Все эти постановления носили декларативный характер и именно в силу этого, как правило, очень плохо соблюдались.

В первой половине XIII в. по инициативе короля был издан всего один статут — Мертонский 1236 г. Но во второй половине XIII в. начинается период оживленной законодательной деятельности центрального правительства, которая охватывает самые различные области внутренней политики. В 1267 г. Генрих III, по собственному почину, переиздает в виде Мальборосского статута почти без всяких изменений Вестминстерские провизии 1259 г. За 35 лет правления Эдуарда I было издано 31 постановление разного рода. Некоторые, наиболее пространные из них, были посвящены устранению противоречий между существующими нормами общего права, их уточнению и дополнению, упорядочению судебной процедуры, борьбе с злоупотреблениями судей и других чиновников (I Вестминстерский статут 1275 г.; статут de Bigamis 1276 г.; статут de Rageman 1276 г.; статут о коронерах 1276 г.; Уэльсский статут 1284 г.; II Вестминстерский статут 1285 г.; статут о явке свидетелей 1292 г.; об опустошениях 1292 г.; «о защите прав» 1292 г.; об ассизных судьях 1293 г.; о лицах, которых следует включить в жюри и ассизы, о разрушении тюрем 1295 г.; статут Articuli super carta 1300 г.). Другие статуты специально касались ограничения иммунитетных прав феодалов (Глостерский статут 1278 г. и два статута quo warranto 1290 г.) и отношений короны с церковью (статут о мертвой руке 1279 г. и разъяснение к нему 1292 г.; статут «circumspecte agatis» 1285 г.; de consultatione, Карлейльский статут 1307 г.). Винчестерский статут 1285 г. регулировал вопрос организации военных сил и безопасности дорог; статут quia emptores 1290 г. — вопросы, связанные с субинфеодацией. Статуты «о купцах» 1283 и 1285 гг., а также Carta mercatoria 1303 г. касались внешней торговли и кредита; статут «о фальшивой монете» 1299 г. упорядочивал монетное обращение. Наконец, статут «Подтверждение хартии» 1297 г. и Подтверждение лесной хартии Генриха III того же года представляли собой соглашение между королем и различными группировками господствующего класса, завершившее конфликт 1297 г. Столь быстрое и заметное расширение роли центрального правительства в законодательной области отразилось и в юридической теории конца XIII в. Согласно Брактону, «силу закона имеет то, что по праву определено и одобрено авторитетом короля или государя, по совету и с согласия магнатов и по общей воле государства».

Трактат «Fleta» выражается еще более определенно. Заметив, что законом является то, что угодно государю, автор трактата затем разъясняет это положение в том смысле, что законами считаются те постановления, «которые издаются после уточнения всяких сомнений в (королевском) совете по совету лучших людей (procerum) с согласия или по предложению короля».

Таким образом, оба автора, хотя и по-разному, определяют круг лиц, участвующих в издании и. одобрении законов, но само понятие закона связывают с общегосударственным постановлением, исходящим от центрального правительства во главе с королем.

Широкий размах общегосударственного законодательства во второй половине XIII в., конечно, нельзя объяснить личной склонностью к законодательству и строгому порядку Эдуарда I, стяжавшего себе в английской буржуазной историографии громкое прозвище «английского Юстиниана». Законодательная активность этого короля вызывалась прежде всего изменениями, происходившими в XIII в. в экономической жизни английского феодального общества, которые требовали изменений и в его правовой надстройке. Сложившиеся в предшествующий период прецедентным путем нормы общего права часто противоречили друг другу и, что гораздо важнее, отставали от новых явлений экономической и социальной жизни, мешая их дальнейшему развитию. Например, до 1283 г. в английском общем праве отсутствовали сколько-нибудь действенные и быстрые средства для взыскания долгов с должников, необходимые для нормального развития торговли и кредита. Они были созданы только статутом этого года «о купцах». Много неясностей и противоречий накопилось в общем праве по вопросу о субинфеодации и об отношениях между держателями низших ступеней, промежуточными и главными лордами феодов, во взаимоотношениях между королем и церковными землевладельцами, между светскими и духовными феодалами, между королевской властью и римской курией. Многие нормы общего права и судебной процедуры к концу XIII в. безнадежно устарели и требовали своего упрощения и уточнения. Наконец, усиление феодальной эксплуатации в связи с развитием товарно-денежных отношений в деревне требовало новых, более гибких и удобных судебных средств против крепостного, а отчасти свободного крестьянства, окончательного юридического закрепления бесправного и приниженного положения вилланов в стране. Все это требовало повседневного вмешательства со стороны правительства. В этом смысле активное законодательство конца XIII в., действие которого распространялось на всю территорию страны, на все классы общества и охватывало все основные стороны королевской политики, отражало факт усиления королевской власти и расширения ее политического влияния. В то же время оно немало способствовало дальнейшей унификации судопроизводства и общего права, частью которого оно само становилось, а также постепенному, последовательному подчинению всех сторон экономической и социальной жизни государственному регулированию.

Концентрация власти в руках центрального правительства за счет власти отдельных крупных феодалов сказалась также и на организации военных сил страны. Атрибутом феодальной собственности являлась не только судебная власть, но и военная власть феодала. Не располагая военной властью над своими подданными, то есть не имея своих военных сил, феодал так же не мог осуществлять внеэкономического принуждения по отношению к крестьянству, как он не мог этого сделать при отсутствии у него судебной власти. Ведь, как указывают К. Маркс и Ф. Энгельс, «иерархическая структура землевладения и связанная с ней система вооруженных дружин давали дворянству власть над крепостными». Но в то же время военная власть отдельных феодалов, так же как право более или менее широкой юрисдикции, являлась в их руках важным средством утверждения их политической самостоятельности по отношению к главе феодального класса — королю. Естественно поэтому, что действительное усиление королевской власти и рост ее политического авторитета с необходимостью требовали постепенной концентрации военной власти в стране в руках короля с тем, чтобы он не зависел от военной помощи своих постоянно бунтовавших вассалов. В Англии изучаемого периода можно отчетливо проследить и эту сторону процесса государственной централизации.

До второй половины XII в. основную часть военных сил, которыми располагала королевская власть, составляло типичное феодальное ополчение, оформившееся в Англии в связи с окончательным складыванием здесь военно-ленной системы отношений после нормандского завоевания. Это ополчение состояло из феодальных землевладельцев всех рангов, которые независимо от того, чьими они были держателями, обязаны были нести военную службу, так называемую обязательную службу (servitium debitum) только в пользу короля. Несмотря на эту последнюю особенность английской военно-ленной системы, она в сущности представляла собой лишь разновидность системы «вооруженных дружин».

Такая организация военных сил, всецело основанная на феодальном ополчении, с точки зрения королевской власти имела ряд существенных недостатков: во-первых, феодальное ополчение было сравнительно малочисленно. В 1166 г. число лиц, обязанных королю личной военной службой по servitium debitum, составляло всего около 6400 человек. Во-вторых, в соответствии с общепринятым феодальным обычаем того времени участники этого ополчения обязаны были служить королю только 40 дней в году и после окончания этого срока могли без всякого предупреждения покинуть короля даже в самый опасный момент. По обычаю они также не были обязаны нести военную службу за пределами страны и часто, когда это было им невыгодно, отказывались сопровождать короля в далеких походах. В-третьих, феодальное войско вообще отличалось плохой организацией и дисциплиной. В XII и даже XIII в. обычным явлением была неявка того или иного феодала в королевскую армию и даже «отъезд» к противнику, чаще всего французскому королю.

Но главным недостатком феодального ополчения с точки зрения королевской власти, усугублявшим и все указанные слабые стороны его, было то, что решающую роль в нем играли крупнейшие феодалы Англии, непосредственные держатели короля — светские и духовные бароны. Они возглавляли отряды своих вассалов-рыцарей и следили за тем, чтобы те аккуратно отправляли свою servitium debitum в пользу короля.

При таких обстоятельствах основная часть феодальной армии находилась под контролем крупных феодалов-баронов. Другими словами, слабость феодального ополчения в военном отношении своей оборотной стороной имела военную самостоятельность феодалов, а следовательно их политическую независимость от короля.

Решающая роль крупных феодалов в армии не только крайне ослабляла ее перед лицом внешнего врага, но и делала ее совершенно непригодной для подавления феодальных мятежей.

С середины XII в. в связи с активизацией английской феодальной экспансии в Уэльсе, Ирландии, Шотландии и обострением англо-французских отношений, а также в связи с участившимися в этот период феодальными мятежами слабые стороны феодального ополчения становятся особенно очевидными.

Начало реорганизации военных сил королевства, как известно, было положено так называемой военной реформой Генриха II. Реформа эта свелась к следующему: во-первых, Генрих II начал широко использовать наемное рыцарское ополчение, черпая средства на его содержание у самих феодалов, обязанных ему военной службой, взимая С них при каждом очередном военном конфликте «щитовые деньги». Эта мера, как известно, открывала путь к постепенной замене феодального ополчения наемными отрядами и нарушала монополию магнатов в военных силах страны.

При королях Джоне и Генрихе III широкое применение наемных отрядов в сражениях и для гарнизонной службы становится обычным явлением. Однако наемные отряды также имели свои недостатки: набранные из иностранцев — французов, фламандцев, уэльсцев — наемные воины были равнодушны к судьбе военных действий, в случае задержки оплаты могли немедленно покинуть поле боя, внося дезорганизацию в армию. Наконец, они обычно вызывали ненависть местного населения, смотревшего на них как на насильников и грабителей. К тому же не всегда в нужный момент можно было найти достаточное количество наемных воинов различного рода войск. Поэтому, не довольствуясь этими нововведениями в организации военных сил, Генрих II попытался использовать в своих интересах старое народное ополчение свободных жителей графств, к середине XII в. почти утратившее свое значение. Изданная им в 1181 г. с этой целью ассиза о вооружении, как известно, обязывала всех лично свободных людей страны приобрести к определенному сроку оружие, качество и количество которого устанавливалось ассизой, в зависимости от имущественного положения по следующим категориям: рыцарь, или держатель рыцарского феода, а также держатель земли с годовым доходом в 16 марок, или лица, движимость которых оценивалась в 16 м., должны были иметь коня, панцирь, шлем, щит и копье. Лица, земельный доход или движимость которых оценивалась в 10 м., должны были приобрести кольчугу, железный шишак и копье. Все горожане и прочие свободные люди — фуфайку, железный шишак и копье. Все лица, которых ассиза обязывала иметь оружие, должны были принести королю присягу в том, что «будут хранить это оружие для службы ему, согласно его повелению и для соблюдения верности государю-королю и его королевству».

Таким образом, ассиза объявляла военнообязанными в пользу короля не только военных держателей земли, но и всех свободных людей, как крестьян, так и городских жителей. Ассиза чрезвычайно расширяла контингент военнообязанных, а потенциально и обычный контингент военных сил короля. Главное же — она значительно уменьшала его зависимость в военном отношении от феодального ополчения, то есть в сущности от крупных феодалов страны. По идее в любой момент король мог созвать под свои знамена всех свободных жителей страны, то есть несколько десятков тысяч человек—армию, во много раз превосходящую обычное феодальное ополчение. Эта мера, значительно укреплявшая военную власть короля в стране, была возможна в Англии XII в. не только в силу относительной централизации страны, достигнутой уже к этому времени, но и в силу ее специфической социальной структуры— наличия здесь довольно широкого и все время возраставшего слоя свободного крестьянства, которое вместе с городами могло доставить королю значительные контингента ополченцев нового типа.

В 1252 г. Генрих III издал приказ относительно соблюдения ассизы о вооружении, который устанавливал несколько иные нормы вооружения для различных имущественных групп населения. В отличие от ассизы этот приказ разделил все население страны не на 3, а на 6 имущественных групп. Лица, имевшие годовой земельный доход в 15 ф. или движимость на 60 марок, обязывались иметь кольчугу или панцирь, шлем, меч, нож и коня; имевшие земельный доход в 10 ф. или движимость, оцененную в 40 м., — один нагрудник, железный шлем, меч и нож; владельцы земли, приносившей доход в 100 ш. (5 ф.), или движимости на сумму в 20 м. должны были иметь камзол, шлем, меч и нож, а владельцы земли с доходом от 40 До 100 ш. (от 2 до 5 ф.) или движимости на сумму в 9 м. — меч, лук со стрелами и нож. Лица, доход которых от земли не превышал 40 ш. или движимость которых оценивалась в размере от 40 ш. до 9 м., могли ограничиться копьем, фуфайкой и «другим мелким оружием». Наконец, вообще все люди, живущие вне лесов, которые могли иметь лук и стрелы, должны были иметь их, а все живущие в лесах— лук и дротики. Очевидно, Генрих III стремился сделать военнообязанными все категории населения, вплоть до самых малоимущих. Держатели земли с доходом ниже 40 ш. могли быть только мелкими держателями крестьянского типа. Такое стремление заметно также в том, что, вопреки ассизе 1181 г., устранявшей от участия в ополчении вилланов, приказ Генриха III предписывал им также принести присягу об оружии соответственно их имущественному положению .

Это распоряжение почти без всяких изменений было повторено в 1285 г. Уинчестерским статутом Эдуарда I. Различие между этими постановлениями состояло лишь в том, что в Уинчестерском статуте вовсе не было упоминаний о вилланах. В статуте просто говорилось, что соответствующее его имуществу оружие должен иметь «каждый мужчина в возрасте от 15 до 60 лет». Кроме того, имущественный ценз по шкале движимых имуществ был несколько снижен: земельному доходу в 15 ф. соответствовала движимость в 40 (а не в 60 м.), земельному доходу в 10 ф.— движимость в 20 (а не в 40 м.). Лица, имеющие движимость ниже 20 м., без дальнейших подразделений, должны иметь только меч, нож и мелкое оружие.

Ассиза о вооружении и аналогичные ей постановления 1252 и 1285 гг. рассматриваются некоторыми исследователями как меры, имевшие целью восстановить старый англосаксонский фирд. В действительности созданное ими «народное ополчение» по сути дела имело очень мало общего с древним англосаксонским ополчением, во всяком случае в XIII в. Данные о комплектовании английских военных сил, которыми мы располагаем для второй половины XIII в., проливают свет на специфические особенности этого «народного ополчения».

Последняя треть XIII в. была временем частых и иногда довольно длительных войн. Она началась войной с Уэльсом 1277 г., целью которой было принудить Левеллина, уэльсского князя, к принесению оммажа Эдуарду I. В 1282—1283 гг. в результате восстания уэльсцев под руководством Левеллина началась новая война, закончившаяся присоединением Уэльса. В 1287 г. и затем в 1294 г. в Уэльсе вновь вспыхивали восстания, которые англичане подавляли силой оружия. В 1293 г. началась война между Англией и Францией, продолжавшаяся до конца 1297 г. В 1296 г. разразилось восстание в Шотландии, которая с 1291 г. находилась под сюзеренитетом английского короля. Едва подавленное Эдуардом I, это восстание в 1297 г. вспыхнуло вновь и привело к войне, которая с короткими перерывами продолжалась до 1303 г., когда Эдуард I оккупировал страну. В 1305 г. ордонанс о Шотландии полностью подчинил ее Англии, но через несколько месяцев шотландцы восстали вновь под руководством Роберта Брюса, и началась новая война, в разгар которой Эдуард I умер.

В течение этих войн Эдуард I предпринимал 13 военных .походов, но ни разу не прибегал к созыву всенародного ополчения. Вооруженное свободное население, созданное ассизой 1181 г. и ее последующими подтверждениями и дополнениями, использовалось иным способом.

Во всех военных кампаниях Эдуарда I, в больших или меньших количествах, участвовали отряды пеших воинов (pedites), особую часть которых составляли лучники (archers) и арбалетчики (ballistarii). По далеко не полным данным, в 1277 г. количество этих пеших воинов составило 15690 чел., в 1283 г. —5 000 чел., в 1296 г. —35 000 чел., в 1297 г.— 29 400 чел., в 1298 г.— 12 500 чел., в 1299 г.—22 00.0 чел., в 1301 г.—12000 чел., в 1303 г. —9 500 чел., в 1305— 1306 гг. — 3 750 чел.. Набор их осуществлялся специально назначенными комиссарами, посылавшимися в графства, обычно лежавшие близко к зоне военных действий, но иногда он производился во многих или почти во всех графствах Англии. Набор производился по определенной разверстке, намеченной для каждого графства. Набранные пехотинцы объединялись по 100 человек под командой конных «сотников» или констеблей и входили в состав военных сил графства, подчиняющихся шерифу.

Эти отряды мало напоминали старый фирд. Во-первых, это новое ополчение не было поголовным. В его состав, по-видимому, не входили вилланы. Основную массу этих «пехотинцев» составляли свободные крестьяне. Но это «ополчение» включало в себя далеко не всех свободных держателей. Обычная разверстка для каждого графства была значительно меньше общего количества его свободных жителей. Во-вторых, эти пешие отряды, в отличие от англосаксонского фирда, несли военную службу за плату, хотя экипировались за свой счет, а расходы по их мобилизации несла община графства. Рядовые пешие воины получали 2 пенса в день, командиры двадцаток, на которые делились сотни,— по 4 п., констебли, возглавлявшие сотни, — по 1 ш. в день. На особом положении находились лучники, составлявшие как бы привилегированную часть пехоты, оплачивавшуюся выше: рядовые получали по 3—4 п. в день, а начальники двадцаток — по 6 п. в день .

Контингента пеших воинов, набиравшихся таким образом, по существу представляли собой наемные отряды, содержавшиеся на счет правительства, но отнюдь не народное ополчение, каким был англосаксонский фирд.

В отличие от наемников более раннего периода, эти воины были местного британского происхождения — англичане, а после завоевания Уэльса (1283 г.) и уэльсцы, иногда жители северной Ирландии. С конца XIII в. англичане и уэльсцы почти полностью вытесняют иноземных наемников из армии, даже среди лучников, военная профессия которых требовала особого опыта и тренировки. Такой характер использования вооруженных контингентов, созданных ассизой о вооружении, позволяет думать, что целью этого и последующих аналогичных постановлений было вовсе не возрождение фирда, но создание постоянного арсенала наемничества в самой Англии.

Создание такой системы всеобщего вооружения свободных жителей являлось важным шагом по пути укрепления военной власти короля и его независимости по отношению к крупным феодалам страны. Опираясь на нее, английское феодальное государство к концу XIII в. добилось значительного ограничения роли феодального ополчения в организации военных сил страны. Фактически количество конных воинов, выставлявшихся по servitium debitum, в конце XIII в. не превышало 700—750 человек. По данным маршальских свитков 1277 г., общее количество таких воинов, явившихся на войну с Уэльсом, было всего 529 человек, по данным маршальского свитка 1282 г. —741 человек. А между тем в конце XIII в. формально считалось, что servitium debitum составляет около 7900 рыцарей.

Такое резкое сокращение военного феодального ополчения было не только в интересах короля, но и в интересах самих крупных феодалов — его непосредственных вассалов. По мере того как в XII—XIII вв. происходило дробление коронных фьефов в процессе субинфеодации, им все труднее и труднее становилось выполнять servitium debitum, установленную в конце XI — начале XII в. Военная служба становилась для них все более обременительной еще и потому, что стоимость военного рыцарского снаряжения со второй половины XII по конец XIII в. возросла примерно в 3 раза — с 8 пенсов до 2 шиллингов. Поэтому бароны уже в конце XII и особенно в XIII в. охотно шли на уплату щитовых денег, которые часто оказывались для них более выгодными, чем содержание военных отрядов по servitium debitum. Часто они, даже будучи вызваны на военную службу, предпочитали заключать с королем денежные соглашения и уплачивать большие суммы денег — файны, чтобы освободиться от явки на войну. Таким образом, в этом вопросе интересы короля и феодалов сходились, хотя отказ последних от несения военной повинности в дальнейшем угрожал им постепенным падением их военной самостоятельности и политического влияния в стране. Взамен старого феодального ополчения английское правительство в конце XIII в. все чаще прибегает к созыву через шерифов конного рыцарского ополчения графств, которое состояло из лиц, имеющих право на получение рыцарского звания, но не всегда имевших это звание, т.е. из феодальных землевладельцев с годовым земельным доходом в 20 или 40 фунтов. Это новое ополчение отличалось от старого, во-первых, тем, что участие в нем определялось не военным характером держания, но его доходностью, во-вторых, тем, что ополчение графств являлось на войну под командой шерифов, а не под командой своих сеньоров. Поэтому, хотя эти ополченцы несли службу за свой счет, не получая платы, они были ближе к системе, созданной ассизой о вооружении, чем к старому феодальному ополчению. Доставляемый ими контингент конных воинов составлял от 2500 до 3000 человек и в конце XIII в. в 3—4 раза превышал численность феодального ополчения, приглашавшегося королем для выполнения servitium debitum.

Другим источником пополнения кавалерии в конце XIII в., как и в более ранний период, являлись наемные рыцари и легко вооруженные конные воины (servientes), которые теперь, однако, вербовались в основном из местного населения. Чаще всего они набирались из числа участников феодального ополчения, отслуживших обязательный сорокадневный срок и оставшихся в армии за плату.

Эти конные наемные отряды действовали уже не как военные дружины крупных феодалов, но как часть королевского войска, оплачиваемая королем и потому зависимая от него. Самый факт такого найма феодальных ополченцев на королевскую службу свидетельствует уже о начале разложения старого феодального ополчения. Об этом же свидетельствует его сравнительно небольшой удельный вес в английских военных силах конца XIII в., особенно по отношению к пешему ополчению, которое обычно во много раз превышало как количество конных воинов вообще, так и количество участников феодального ополчения в особенности.

Новое соотношение конницы и пехоты в английских военных силах, приведшее в XIV в. к существенному изменению тактики английской армии и обеспечившее ей блестящие победы первых лет Столетней войны, было естественным следствием падения феодального ополчения и создания наемной армии уже в XIII в. Ф. Энгельс указывал, что одновременно с развитием наемничества в средневековой Европе XIV—XV вв. «создавалось основное условие для пригодной к войне пехоты в лице горожан и свободных крестьян, там, где последние еще имелись или стали вновь появляться». В Англии, где свободное крестьянство сохранилось с дофеодальных времен и значительно выросло в течение XIII в., переход к наемничеству и рост значения пехоты наметились несколько раньше, чем в других странах Западной Европы,— с середины XIII в.

Итак, к концу XIII в. основным ядром английской армии являлось уже не феодальное ополчение, возглавлявшееся крупнейшими феодалами страны — непосредственными держателями короны, но наемные пешие и конные отряды и рыцарские ополчения графств, подчиненные через констеблей и шерифов только королю. Такая организация армии сосредоточивала в руках правительства военные силы, значительно превышавшие силы отдельных, даже очень крупных феодалов, и обеспечивала ему почти полную независимость от последних в военном деле.

Не имея своей прочной финансовой базы, королевская власть, конечно, была бы не в состоянии реализовать достигнутые ею успехи в области юрисдикции и организации военных сил. Поэтому третьим проявлением процесса государственной централизации в Англии XII—XIII вв., и не менее важным, чем первые два, было постепенное расширение финансовой базы центрального правительства и концентрация в его руках все большей и большей доли доходов населения страны.

К сожалению, мы были лишены возможности проследить развитие этого процесса по данным наиболее ценных источников по этому вопросу — Казначейских свитков (Pipe rolls) и свитков доходов королевского двора (YVardrob rolls). Нам пришлось черпать информацию по этому вопросу из случайных и побочных источников, какими для данной цели являются «Диалог о Казначействе», Сотенные свитки 1274 г., инструкции о сборе налогов на движимость, отдельные королевские распоряжения. Но так как невозможно анализировать изменения в финансовом управлении феодальной Англии, не учитывая данных Pipe rolls и Wardrob rolls, нам пришлось воспользоваться цифровыми данными, которые добыл английский историк Рамзей, исследуя эти источники. Результаты исследования Рамзея сведены в его книге «Доходы королей Англии», в которой дается подробное описание доходов короны по годам с указанием различных источников доходов, однако без каких-либо обобщений по данному вопросу. Цифровой материал Рамзея не может претендовать на точность, как и все цифровые данные, относящиеся к изучаемому периоду. Но так как других столь же полных исследований по этому вопросу пока нет, нам пришлось обратиться к этим данным, которые мы используем в дальнейшем лишь как некоторую иллюстрацию общих тенденций развития финансовой системы английского феодального государства в XIII в. Само собой понятно, что эти цифры ни в коем случае нельзя считать точным отражением доходного бюджета короны в изучаемый период. Для расходной части бюджета казны мы не располагаем даже и столь несовершенными данными, но лишь отдельными отрывочными сведениями.

Финансовые возможности, которыми располагали короли нормандской династии, были весьма скромны, но они более или менее соответствовали всей социальной и политической организации страны. Ни королевская администрация, в этот период сравнительно немногочисленная, ни армия, в основном экипировавшаяся и содержавшаяся на счет составлявших ее феодальных ополченцев, не требовали слишком больших расходов. Эти расходы, так же как и расходы на содержание короля, его семьи, свиты, двора в большей своей части покрывались за счет весьма значительных в XI—XII вв. доходов от домениальных земель и всякого рода феодальных доходов короны от ее непосредственных вассалов — от опеки и права выдачи замуж и женитьбы наследников, от рельефов, от конфискации выморочных фьефов, от юрисдикции королевской курии, от лесных заповедников. С начала XII в. к этим доходам прибавляется еще фирма с городов, а также доходы от вакантных епископских кафедр. Эти, так сказать, личные феодальные доходы короля как собственника земли и сеньора своих непосредственных вассалов составляли подавляющее большинство всех государственных доходов. Единственный общегосударственный налог этого периода — датские деньги. Он, правда, взимался поголовно со всех жителей страны, имевших земельное держание, а следовательно, со всех, включая вилланов и горожан. Но это был экстраординарный налог, который, по словам Фиц-Ниля, автора «Диалога о Казначействе», «редко взимался во времена его (то есть Вильгельма I) правления и при его преемниках — только тогда, когда иноземные народы начинали или намеревались начать войну» 71. Размеры этого налога с гайды менялись от случая к случаю, но обычно в XII в. доход от него был не очень велик. В 1131 г., например, сбор датских денег дал Генриху I всего 2498 ф., что составило около 9% общего дохода этого года.

К концу XII в. стало обнаруживаться некоторое несоответствие между доходами короны и растущими потребностями центрального правительства. Оно вызывалось рядом причин и прежде всего ростом административных и особенно военных расходов правительства в связи с нововведениями Генриха II.

Стоимость содержания конных воинов все время росла. В конце XII в. она поднялась до 1 ш. в день (с 8 п. в конце XI в.). В то же время увеличивалось и количество используемых в войнах пеших и конных наемников и росла стоимость военных кампаний. С другой стороны, по мере развития в стране городов, торговли росли и личные потребности королей и их приближенных. Стремление к роскоши, строительство новых храмов и дворцов, обширные конюшни, соколиные охоты, всякого рода пожалования деньгами и вещами родственникам и придворным — все это требовало огромных средств. А между тем королевский домен, составлявший до середины XII в. главный источник коронных доходов, с этого времени начал молниеносно таять.

По данным Сотенных свитков 1274 г. можно произвести следующие подсчеты: с момента составления Книги страшного суда на территории, охваченной расследованием 1274 г., английскими королями было отчуждено 345 маноров из числа коронных земель (старинного домена и других). Из них только 35 до начала правления Генриха II; Генрих II роздал 31 манор, Джон — 44 манора, Генрих III—117. Для 118 маноров и вилл Сотенные свитки не указывают даты отчуждения. Во всяком случае ясно, что массовое отчуждение коронных земель началось со второй половины XII в. и в основном закончилось к концу XIII в. К этому времени, по данным тех же Сотенных свитков 1274 г., в руках Эдуарда I на охваченной расследованием территории, если не считать инкорпорированных городов, лежавших на землях королевского домена, находилось всего 20 маноров, включая земли, временно используемые королем по праву опеки или конфискованные в качестве выморочных ленов.

В то же время уже в начале XIII в. начали падать доходы короны, связанные с ее феодальными и сеньориальными правами. Этому способствовали, с одной стороны, происходивший с конца XII в. бурный процесс субинфеодации, благодаря которому король постепенно терял свою долю ренты с части субинфеодированных держаний, с другой стороны, упорная борьба английских баронов против произвольных рельефов, злоупотреблений правами опеки и другими сеньориальными правами короны. Сопротивление баронов несомненно затрудняло повышение этих феодальных платежей.

Все эти обстоятельства потребовали реорганизации государственных финансов с тем, чтобы перенести центр тяжести доходов короны с домена и феодальных поборов на различные виды налогов с населения. Эта реорганизация была начата Генрихом II. Продолжая собирать экстраординарный поземельный налог — датские деньги (он собирал их всего 2 раза-—в 1155/56 г. и в 1162/63 г.), этот король, как уже отмечалось, стал впервые широко практиковать взимание щитовых денег. Он собирал этот побор 8 раз в размере от одной до двух марок с рыцарского феода. Этот платеж, практически распространявшийся и на массу крестьян — свободных и крепостных— держателей баронов и рыцарей, обязанных военной службой, был чем-то средним между феодальным побором и общегосударственным налогом. Обычно доход от щитовых денег колебался от 1000 до 2500 ф. Не довольствуясь этим, Генрих II превратил в более или менее регулярный побор феодальное вспомоществование, взимавшееся с королевских городов и населения доменов,которое с этого времени получило название тальи (tallagium). Талья была собрана им 7 раз, причем размер ее колебался от 1500 ф. до 8267 ф., но обычно не превышал 2000 ф. Этот налог также не носил еще общего государственного характера, так как он падал только на горожан и крестьянское население королевских доменов. Наконец, Генрих II поставил, так сказать, на широкую ногу эксплуатацию доходов вакантных епископских кафедр, которые он сознательно подолгу не замещал. За 36 лет своего правления Генрих II 17 раз облагал страну различными поборами сверх того, что он извлекал доходы обычными способами — в виде рельефов, фирм, судебных сборов и т.д.

При всем том, однако, средний годовой доход казны в этот период ненамного превышал доходы первой половины XII в. и составлял, по данным Рамзея, всего 27 000 ф. в год. Очевидно, новые поборы лишь возмещали потери от старых.

Преемники Генриха II в основном следовали его методам обложения, центр тяжести которого вплоть до середины XIII в. составляли щитовые деньги и талья, дававшие львиную долю доходов казны. В правление Джона платежные силы населения были напряжены до предела. За 17 лет своего правления Джон облагал своих подданных 20 раз — 11 раз собирал щитовые деньги (причем в повышенном размере —от 2-х до 3-х м. с феода), 5 раз собирал талью (в размере от 2000 ф. до 10 000 ф.) и 1 раз погайдовый сбор или carucagium (поземельный экстраординарный налог, с 1163 г. заменивший датские деньги). Не довольствуясь этим, он впервые ввел налоги на движимое имущество и собирал их 3 раза — 1/7 с имущества баронов (1202—1203), 1/15 с купеческого имущества (1203— 1204) и 1/3 с движимости всех сельских жителей, включая крестьян (1206—1207). Это не мешало Джону, как и его предшественникам, изыскивать дополнительные финансовые ресурсы путем злоупотребления своими сеньориальными правами по отношению к его непосредственным вассалам. В результате всего этого финансового нажима средний годовой доход короны за эти 17 лет, по подсчетам Рамзея, подскочил до 40 000 ф.

Генрих III 10 раз собирал щитовые деньги в том же размере, что и Джон, и 12 раз талью, нередко достигавшую огромных размеров — 6000, один раз даже 14 766 ф.. Три раза при нем был собран погайдовый сбор (1217, 1220, 1224) и три раза феодальное вспомоществование — на выдачу замуж сестры (1265), дочери (1245) и на посвящение в рыцари старшего сына (1254). Наконец, он, расширяя практику Джона, 5 раз собирал налог с движимого имущества. Таким образом, за 56 лет своего правления Генрих III облагал страну 33 раза. Однако средние годовые доходы казны в этот период не превышали 35 000 ф. Это снижение следует, очевидно, отнести за счет последних лет правления Генриха III, когда баронская оппозиция и последовавшая за ней гражданская война на несколько лет сократили вымогательства короны.

Но дело не только в этом. По-видимому, господствовавшая с середины XII до середины XIII в. система обложения, опиравшаяся в основном на щитовые деньги и талью, не могла дать такого быстрого и регулярного роста налоговых поступлений, к которым стремилось правительство. Во-первых, как уже отмечалось, оба эти налога не носили общегосударственного характера. Если в свое время их введение означало большое расширение финансовой базы короны в смысле регулярного привлечения к налогообложению более широких кругов населения, то к середине XIII в. они оказывались уже недостаточно эффективными. Единственным общегосударственным всесословным налогом оставался по-прежнему поземельный налог — погайдовый сбор. Но он сохранял свой традиционный экстраординарный характер и сравнительно небольшой размер — 2 ш. с гайды или карукаты, а поэтому его удельный вес в бюджете был очень невелик.

И здесь мы подходим ко второй причине, по которой налоговая система, господствовавшая в стране к середине XIII в., не удовлетворяла центральное правительство. Не только погайдовый сбор, но и щитовые деньги, а отчасти и талья взимались с определенной единицы земли — гайды, феода, виргаты. Это обстоятельство, во-первых, затрудняло повышение размеров этих традиционных поборов, которое было бы слишком очевидным для всех налогоплательщиков и могло бы вызвать всеобщее сопротивление. Во-вторых, и это самое главное, поземельное обложение не затрагивало значительной доли накоплений всех подлежащих ему слоев населения. XIII в. в Англии — время быстрого развития городов, торговли, скотоводства, в частности овцеводства, время значительной концентрации движимых имуществ в деньгах и товарах не только в городах, но также и в деревне, в руках крупных феодалов, рыцарства, а отчасти и верхушки крестьянства. А налоговая система феодального государства была построена так, что она не давала правительству возможности наложить руку на эти дополнительные доходы населения. Оно должно было довольствоваться лишь обложением их земледельческих доходов, да и то лишь на издавна установленном уровне. Потребность же в увеличении налогов у правительства была очень велика с начала XIII в. и все более возрастала от десятилетия к десятилетию.

Причины были все те же, но чем дальше, тем больше они сказывались. В частности, к середине XIII в. значительно возросли военные расходы короны в связи с дальнейшим повышением стоимости конных воинов (до 2 ш.) и завершением реорганизации армии с преобладанием наемников. Так, например, военная уэльсская кампания 1282—1283 гг. обошлась, по подсчетам Морриса, в 98 421 ф., тогда как все доходы казны за этот период составили всего 98 106 ф. Даже кратковременный поход 1288 г. против уэльсцев, восставших под руководством Мередита, потребовал расхода в 10 606 ф. Каких же расходов требовали военные действия Генриха III и Эдуарда I во Франции и Шотландии, Сицилийская авантюра первого и крестовый поход второго (1271—1272)! А ведь военные расходы это лишь одна, хотя и очень важная, статья расходного бюджета короны, о котором мы, к сожалению, не имеем точных сведений. Недаром при наличии столь значиельных налоговых поступлений и Генрих III и Эдуард I постоянно прибегали к займам у итальянских купцов, у наиболее богатых городов, у церкви.

Постоянная нужда в деньгах, таким образом, толкала феодальное государство на новое изменение в системе государственных налогов, которое выразилось в постепенном укреплении и расширении обложения движимых имуществ. Если до середины XIII в. налоги на движимость собирались сравнительно редко (до 1272 г. всего 8 раз), то с этого времени они приобрели регулярный характер и до 1307 г. собирались 9 раз.

Талья же в этот период собиралась всего 2 раза, щитовые деньги — 3 раза, aid pour fille marier — 1 раз, а погайдовый сбор вообще прекратил свое существование.

За первые 72 года XIII в. общая сумма, поступившая от налогов на движимость, составила всего 190 518 ф., а за последующие 35 лет более чем вдвое — 463 860 ф. Налоги на движимость, во-первых, позволили привлечь к регулярному обложению все слои населения и прежде всего крестьянство, которое до этого платило лишь нерегулярный погайдовый сбор и неофициально щитовые деньги; во-вторых, сделать объектом обложения не только земледельческие, но и все прочие доходы населения и в первую очередь доходы от ремесла и торговли. Этот новый налог, как явствует из правительственных инструкций о сборе налогов, взимался с эрлов, баронов, рыцарей, свободных крестьян, горожан, вилланов, а также архиепископов, епископов, приоров и прочих клириков. Инструкция 1302 г. о сборе 1/15 прямо указывает, что «все светские имущества, как духовных лиц, так и мирян и всех людей в. нашем королевстве, к какому бы состоянию они ни принадлежали, подлежат оценке в виду сбора налога — который должен быть с них собран». Согласно королевскому приказу 1237 г. оценщикам имущества предписывалось учесть следующие объекты: «зерно, плуги, овец, коров, свиней, коз, рабочих лошадей и прочий скот и добро». Оценке подлежали также деньги, драгоценности, одежда, посуда, мебель, обнаруженные ,в домах всех жителей королевства, за исключением феодалов, которые пользовались значительными льготами по обложению. Облагались инструменты и товары ремесленников и торговцев.

Таким образом, налоги на движимость как бы приводили государственное обложение в соответствие с возросшими к середине XIII в. доходами всех слоев населения. Не удивительно, что поступления от каждого такого налога во много раз превосходили обычные поступления от щитовых денег или тальи. Когда в 1206—1207 гг. Джон взыскал 1/13 с движимости клириков и мирян, он получил сразу 57 000 ф., то есть более 1/3 всех налоговых поступлений за 17 лет царствования. Такую же сумму Генрих III в 1225 г. получил от сбора. Во всяком случае, каждый налог на движимость, как правило, приносил казне не менее 30—40 тысяч ф. дохода, тогда как щитовые деньги и талья на протяжении XIII в. редко давали при очередном сборе более 2500—3000 ф.

Новая форма налога была удобна еще и тем, что размеры его не были стабильны. Правительство в зависимости от своих .потребностей в данный момент могло взыскать его в размере 1/7, или 1/5, или 1/3, и против таких повышений и понижений трудно было возражать, так как здесь, в отличие от поземельных поборов, не было прочно сложившейся традиции. Пользуясь этим, правительство, особенно в конце XIII в., все время повышало долю обложения.

Введение регулярного обложения движимости было, по-видимому, одной из причин значительного повышения доходов короны в правление Эдуарда I. Несмотря на то, что он облагал страну налогами всего 15 раз за 35 лет, среднегодовой размер государственных доходов поднялся в этот период до 57 000 ф. Это повышение отчасти шло за счет резкого увеличения налогов на движимость. Доля последних в налоговых поступлениях поднялась с 5,6%; (в период до 1272 г.) до 97,5%. Соответственно этому значительно поднялась доля налоговых поступлений в общих доходах короны.

Наконец, в налогах на движимость феодальное государство нашло наиболее унифицированную и поэтому удобную форму обложения, которая создавала непосредственные финансовые отношения со всеми слоями населения и позволяла королевским сборщикам без всяких посредников, в лице лорда манора или городского муниципалитета, проводить оценку имущества и сбор налогов. Централизация, достигнутая к концу XIII в. английским феодальным государством в области суда и военного дела, требовала такой же централизации в области финансов, выражением чего и явилась эта новая форма налогов.

Изменения в финансовой системе английского феодального государства не исчерпывались только введением налогов на движимость. Они выразились также в стремлении правительства привлечь к содержанию феодального государства церковь как корпорацию, до того времени не подлежавшую регулярному светскому обложению. Хотя и не без борьбы, Эдуард I сумел в течение своего правления выкачать из церковников немалую сумму в 234 740 ф. На этот же период падают настойчивые попытки правительства унифицировать таможенное обложение экспорта и импорта, которые привели к огромному увеличению этой статьи дохода. Эдуард I собрал в виде таможенных пошлин с населения за 35 лет своего правления около 490 000 ф., то есть несколько больше, чем он получил с налогов на движимость.

Благодаря всем этим изменениям ко второй половине XIII в. состав доходной части государственного бюджета совершенно изменился по сравнению с концом XI — началом XII в. При первых нормандских королях, как было отмечено выше, львиную долю доходов казны составляли личные феодальные доходы короля. При Эдуарде I, по данным Рамзея, общий доход короны за 35 лет, достигший суммы 1 731 565 ф., составлялся из следующих статей: доходы от налогов — 27% (из которых 26% падали на обложение движимости), доходы от таможенных пошлин — 27%., доходы от обложения церкви — 13,5%. Всего налоговые поступления, таким образом, составляли 67% доходов короны, тогда как наследственные феодальные доходы, включая доходы от доменов, лесных заповедников, рельефов, права опеки и т.п., составляли самое большее 33%, общей суммы дохода. По всей вероятности, они были еще меньше, так как в состав этих 33% включались еще талья, взимавшаяся с евреев, доходы от Ирландии, от монетной реформы, а также от крестоносной десятины, которую Эдуард I, с согласия папы, взимал в свою пользу.

Таким образом, к концу XIII в. государственный бюджет в основном базировался на различных налоговых поступлениях, главными из которых были налоги на движимость. Это изменение в системе организации государственных финансов имело своим последствием, во-первых, значительный рост доходов казны; во-вторых, концентрацию в руках центрального правительства всех нитей финансового управления; в-третьих, сделало короля менее зависимым от феодальных платежей его непосредственных вассалов.

Все рассмотренные нами нововведения в области суда, военной организации и финансов в свою очередь требовали и реорганизации государственного аппарата, его расширения и усложнения.

В XI и первой половине XII в., когда задачи центрального управления сводились в основном к управлению королевскими доменами и регулированию отношений короля с его вассалами, главным и единственным органом центрального аппарата являлась королевская курия (curia regis), состав и функции которой были крайне неопределенны.

Курия действовала и как высший королевский суд, заседающий в присутствии короля, и как главный орган административного, в том числе финансового, управления. Но уже при Генрихе II внутри курии обособляются главные правительственные ведомства: Палата шахматной доски во главе с казначеем — центр финансового управления, ведавший также администрацией и имевший некоторые судебные функции (по делам, связанным с интересами короны); высший суд короля во главе с юстициарием; управление хозяйством королевского двора (Household), в задачи которого входило обеспечение короля и его дворцового хозяйства всем необходимым. В конце XII в. все эти ведомства окончательно разделились и превратились в самостоятельные учреждения. Название «курии» сохранилось за высшим королевским судом. В то же время дальнейшая дифференциация функций продолжалась и внутри каждого из этих учреждений.

В самом конце XII в. внутри курии как судебного органа обособился суд «общих тяжеб», который мог заседать без участия короля и поэтому не должен был следовать за королем по стране (Великая хартия вольностей определила постоянное местопребывание этого суда в Вестминстере). Наряду с ним продолжал существовать верховный суд, заседавший в присутствии короля (coram rege), сначала сохранявший название курии. С 1224 г. эти два суда окончательно разделились, а несколько позднее суд «coram rege» получил новое название Суда королевской скамьи.

Такой же процесс дальнейшей дифференциации функций происходил внутри Палаты шахматной доски. С середины XII в. в ней постепенно выделяется ведомство канцлера, хранителя королевской печати, который вел письменное оформление всех правительственных документов. С развитием центральных судов и общего права к канцлеру и его аппарату перешла вся работа по оформлению судебных приказов. С середины XIII в. ведомство канцлера окончательно выделилось в самостоятельное учреждение — Канцелярию (Chancery), которое в дальнейшем приобрело некоторые судебные функции по делам, для решения которых «общее право» и королевские суды не выработали еще специальных средств.

С середины XII до середины XIII в. значительно расширились и усложнились функции управления королевского двора, что привело к постепенному обособлению отдельных ведомств внутри этого аппарата. Так возникло управление снабжением двора продуктами (хлебом, мясом, вином), управление конюшнями во главе с маршалом, Малое казначейство короля (Camera, Chamber) во главе с камерарием, которое первоначально должно было заботиться об удовлетворении личных потребностей короля, а затем постепенно превратилось в дополнительный орган финансового управления. «Камера» наряду с Палатой шахматной доски ведала сбором королевских поборов, особенно недоимок с шерифов и других должностных лиц, а также с лесных заповедников, земель, находившихся под опекой короля, вакантных епископских должностей и т.д. С конца XII в. из этого Малого казначейства выделилось особое Управление королевским гардеробом (Wardrob), которое постепенно к середине XIII в. превратилось в склад снаряжения, одежды и утвари — своего рода сокровищницу королевского двора. В это время «гардероб» начинает соперничать с «камерой» во взимании различных платежей, следуемых лично королю, и постепенно заменяет ее в этом деле.

Все центральные органы суда и администрации осуществляли контроль над местным управлением при помощи системы разъездных судов, которая прочно утвердилась в Англии со времени Генриха II. Судебные объезды с этого времени превратились как бы в выездные сессии центральных судов. В XII и первой половине XIII в. разъездные суды действовали главным образом в виде «общих объездов» (General eyre), которые производились в каждом графстве раз в 7 лет. Компетенция этих выездных сессий была очень широка: они разбирали все иски, подсудные короне или затрагивающие ее материальные интересы, производили арест преступников, «освобождение тюрем», а также вели расследование по определенному опросному листу, большинство пунктов которого касалось нарушений прав короны и злоупотреблений местных судов и чиновников, и налагали штрафы на лиц, виновных в этих злоупотреблениях. С начала XIII в. стали практиковаться объезды, имевшие более ограниченные цели: расследования о нарушении прав короны и злоупотреблениях чиновников или о владельческих правах и доходах феодалов. В то же время стали специализироваться и судебные функции .разъездных судов. Со второй половины XIII в. стали практиковаться судебные объезды специально для разбора дел по земельным искам (по владельческим ассизам) — ассизные суды. Вся страна в 1276 г. была поделена на несколько областей, к каждой из которых были прикреплены по 2 судьи. В 1285 г. было постановлено, что ассизные судьи должны посещать каждое графство не реже чем три раза в год. В 1293 г. ассизным судьям было предписано заседать во вверенных им графствах непрерывно в определенные установленные дни.

В это же время начинают действовать специальные разъездные комиссии по «освобождению тюрем». С начала XIV в. специализируются также выездные сессии по уголовным делам: так называемые комиссии, разбирающие дела о нарушителях мира (trailbastons), и судебные комиссии для разбора различных уголовных дел (так называемые комиссии oir et terminer)

Р'азвитие системы разъездных судов и специализация их функций укрепляли связь центрального судебно-административного аппарата с провинцией и еще более усиливали политическую позицию королевской власти в стране и ее контроль за местным управлением.

Это местное управление отличалось в Англии известным своеобразием, так как представляло собой сочетание деятельности местной королевской администрации и собраний сотен и графств, представлявших собой пережиток местных народных собраний дофеодального периода.

Главными представителями королевской администрации в графствах со времени нормандского завоевания, как известно, были шерифы.

С начала XII по конец XIII в. их роль в жизни графств возрастала, но вместе с тем они все более и более подчинялись центральному правительству. Из представителей местной знати, которыми шерифы часто являлись до середины XII в., они уже при Генрихе II превратились в легко сменяемых чиновников короля, подотчетных Палате шахматной доски. Уже в это время, а особенно в XIII в. должность шерифа обычно исполнялась малозначительными людьми, мелкими и средними феодалами, часто субдержателями графств — вальвасорами Или рыцарями, иногда — бывшими служащими ведомства королевского двора и других органов центрального аппарата. За исключением коротких периодов, когда они выбирались в собраниях графств, шерифы обычно назначались центральным правительством.

Будучи во всем зависим от центрального правительства, шериф концентрировал в своих руках все нити управления графством. Он собирал все местные платежи, судебные штрафы, королевские долги и недоимки по налогам, щитовые деньги, талью, рельефы, отчитываясь в этих поступлениях перед Палатой шахматной доски. Шериф являлся главой всей местной юрисдикции, осуществляемой в судах сотен и графств, возглавлял отряды пеших и конных воинов, навербованных в графстве согласно ассизе о вооружении.

В своей судебной и административной деятельности шериф был тесно связан с собраниями сотен и графств, которые пережили нормандское завоевание и просуществовали до конца средних веков. Такая удивительная их живучесть объяснялась, очевидно, тем, что в Англии и после 1066 г. сохранился сравнительно большой и все время возраставший в XII—XIII вв. слой свободного крестьянства, который и составлял базу для существования этих учреждений. Два столетия господства феодализма в Англии значительно видоизменили эти архаические учреждения, а процесс государственной централизации отразился на них, превратив их постепенно в послушное орудие центрального правительства. Английские короли не только не пытались уничтожить эти учреждения, но, напротив, с начала XII в. всячески стремились их возродить и укрепить их роль на местах, подчинив эти собрания влиянию шерифа и через него центральному правительству. Уже Генрих I распорядился, чтобы собрания сотен и графств собирались в тех же местах и в том же составе, как до нормандского завоевания. Генрих II, изъяв из судебной компетенции собраний графств большинство наиболее важных исков, в то же время укрепил их значение, поскольку именно здесь назначались присяжные для расследования всех дел, подсудных короне, а также «обвинительные присяжные» для общих расследований во время судебных объездов.

В XIII в. собрания графств стали центром судебной и административной деятельности шерифа, собрания сотен — его помощников — бейлифов. В собрании графства шериф осуществлял свою юрисдикцию, ограничивавшуюся судом по мелким правонарушениям, делал всякого рода публичные объявления. Здесь же в его присутствии совершались всякие сделки, с конца XIII в. производились выборы некоторых местных должностных лиц—коронеров, сборщиков налогов,— а в отдельные периоды самих шерифов. Два раза в год шериф совершал судебный объезд (turnus vicecomitis), во время которого специальные комиссии присяжных в каждой сотне сообщали ему обо всех правонарушениях, совершенных в графстве.

Такую же роль выполнял в собрании сотни бейлиф, судебные функции которого были еще более ограниченны. По аналогии с шерифом бейлиф два раза в год объезжал деревню за деревней, проводил в сотне проверку «свободного поручительства» и при этом собирал сведения обо всех совершенных в сотне правонарушениях.

Таким образом, роль собраний сотен и графств в местном управлении в XIII в. была довольно значительна, но отнюдь не самостоятельна. Эти собрания были тесно связаны с повседневной деятельностью королевской администрации, и в них, конечно, нельзя видеть прямое продолжение тех собраний свободного населения сотен и графств, которые существовали в Англии до нормандского завоевания. Они в значительной мере изменили свой состав и утратили свою самостоятельность.

Среди участников собраний графств в XIII в. выделяется постоянная «инициативная группа» наиболее влиятельных и богатых людей — buzones. Все свои важнейшие полномочия собрание графств могло осуществлять только под руководствам представителя королевской администрации шерифа. При всем этом ни собрания графств, ни собрания сотен даже в XIII в. нельзя считать чисто бюрократическими учреждениями. Они были довольно многочисленны по составу и в какой-то мере выражали общественное мнение и настроения если не всей массы свободных держателей графства, то во всяком случае их наиболее зажиточной части — мелких .феодалов и верхушки свободного крестьянства. Именно поэтому они играли большую роль в укреплении влияния центрального аппарата на местах, поддерживая силой своего авторитета деятельность шерифов. Их судебные и административные полномочия в конце XIII в. рассматривались как критерий для соответствующих полномочий сеньориальных судов.

Военные ополчения графства, возглавляемые шерифом, постоянно использовались в конце XIII в. для приведения к покорности крупных феодалов и их чиновников, не желавших подчиняться шерифу и решениям королевских судов. Выбираемые на этих собраниях сборщики налогов имели доступ на все иммунитетные территории.

Тесную связь с собраниями графств и сотен осуществляли в своей повседневной деятельности и другие представители королевской администрации на местах: коронеры, чиновники, ведавшие конфискацией выморочных ленов (исчиторы), констебли, комиссары правительства, производившие в графствах расследования. Одним словом, эти местные собрания, покрывавшие густой сетью всю провинциальную Англию, являлись опорными пунктами центрального правительства против оппозиции крупных феодалов на местах. Очевидно, именно эту цель преследовали английские короли XII и XIII вв., всячески укрепляя и развивая эту, казалось бы, архаическую систему местного самоуправления.

Ее развитие, унификация и подчинение влиянию центрального правительства через его представителей на местах также было одним из проявлений процесса государственной централизации Англии в XII—XIII вв.

Весь этот уже довольно сложный в конце ХIII в. государственный аппарат требовал координации и организации его деятельности из единого центра в соответствии с волей короля. Именно поэтому на протяжении XIII в. происходит постепенное развитие нового исполнительного органа — Королевского совета. Это учреждение своими корнями также уходит в королевскую курию. В центре курии уже в XII и в начале ХШ в. существовала негласная рабочая группа ближайших советников короля. На них, в отличие от крупнейших вассалов короны, входивших официально также в состав королевской курии, лежали все практические дела, связанные с управлением страной. На протяжении XIII в. происходит официальное оформление этой группы в самостоятельное учреждение, в котором концентрируется вся исполнительная власть. В то же время совещательные функции крупных феодалов теперь все более и более переходят к так называемому великому совету (magnum consilium) —собранию наиболее влиятельных непосредственных держателей короны, которое собирается два-три раза в год.

Уже Генрих III стремился практически ограничить состав постоянного королевского совета лишь небольшим кругом лично угодных и необходимых ему советников и избавиться от постоянного участия в нем слишком влиятельных и враждебных ему магнатов.

В 1223 г. он получил от папы буллу о признании его совершеннолетним, из которой следовало, как сообщает Матвей Парижский, что «отныне король будет решать государственные дела по совету своих приближенных» И действительно, в 1227 г., объявив на совете в Оксфорде себя совершеннолетним, Генрих III освободился от контроля своих регентов — представителей баронской верхушки. В 1233 г., когда, по сообщению того же автора, Генрих III устранил из своего совета всех англичан и вместо них пополнил его иностранцами, он, очевидно, также имел в виду заменить широкий состав курии узким советом своих приближенных.

В 1248 г. бароны обвиняли Генриха III в том, что он по своей воле выбирает себе советников «таких, которые выполняют любое его желание, даже достойное его собственного сожаления». Ясно, что здесь также подразумевались личные советники короля.

Несмотря на настойчивые попытки магнатов на протяжении всего XIII в. воспрепятствовать созданию такого узкого королевского совета, он приобретал все более и более осязательные черты. Не случайно на протяжении всего XIII в., вплоть до конца правления Эдуарда I, его называли не только «постоянным советом» (continuum concilium), но также «тайным советом» (secretum consilium) или «Советом приближенных» (famaliare consilium). О сравнительно узком составе этого совета говорят настойчивые попытки короны связать всех его членов особой присягой королю: первая из этих попыток имела место в 1237 г., вторая — в 1257 г. 135. В 1307 г., по-видимому, принесение присяги членами королевского совета было уже обязательным. В этом году на парламенте в Карлейле такую присягу принес Radulf Baldok, епископ Лондонский, «которого король пожелал иметь своим советником» (quem rex vult esse de consilio regis), а также Джон, епископ Норичский, тоже избранный королем для участия в совете. В это время уже существовал установленный текст присяги, согласно которому двое новоявленных советников приносили свою присягу (secundum articulos sacramenti).

Текст состоял из 9 статей, смысл которых заключался в том, чтобы подчеркнуть полную и неограниченную преданность каждого советника королю. Советник должен был поклясться, что будет давать королю хорошие и лояльные советы в соответствии со своими знаниями и возможностями (ст. 1) и что все его советы и помощь будут направлены на поддержание, охрану и защиту прав короля и короны всюду, где это будет возможно, без какого-либо ущерба и несправедливости (ст. 4). Советник обязывался немедленно сообщить королю, если он узнает, что какие-либо предметы, относящиеся к короне или к правам короля, незаконно отчуждены или похищены (ст. 5), и всячески способствовать увеличению доходов короны (ст. 6). Более того, он обязывался не делать и не советовать ничего такого, от чего король мог бы лишиться чего-либо, относящегося к короне, если ему не будет предложено сделать это (очевидно, самим королем) (ст. 7).

Особого внимания заслуживают статьи 2, 3 и 9. Первые две подчеркивают секретный характер заседаний совета, запрещая советнику кого-либо информировать о том, что он советовал королю, или о том, что говорилось в совете. Статья 9 запрещает советникам устанавливать какие-либо личные вассальные связи с каким-либо сеньором без разрешения короля. Она гласит: «Если Вы связали себя личными отношениями с каким-либо сеньором или с кем-либо другим и благодаря этим отношениям Вы не можете исполнять или соблюдать все вышеуказанные обязательства, не нарушив этих отношений, Вы обязаны об этом сообщить королю. И отныне без разрешения короля Вы не будете никому приносить клятву верности».

Только одна 8 статья присяги была связана с обязательством советника хорошо соблюдать свои функции по отношению к подданным короля. Советник должен был поклясться, что он будет беспристрастен в своих решениях и не будет отказывать в правах никому «из-за любви или ненависти, из-за расположения или нерасположения», независимо от их положения и сословия, и ничего не будет брать за то, чтобы совершить несправедливость и нарушить право. Он обязывался также при вынесении решений никого не подстрекать к нарушению права ради чьего-либо высокого положения, бедности или богатства.

За исключением этой последней статьи, весь текст присяги касался личных отношений между королем и его советниками, что подчеркивает узкий конфиденциальный характер этого учреждения как собрания личных советников короля. Как справедливо замечает Балдуин, едва ли магнаты королевства могли связывать себя подобной клятвой, лишавшей их всякой свободы политических действий, тем более, что текст присяги 1307 г. в основных чертах уже существовал в 1257 г., то есть тогда, когда бароны далеко еще не были склонны к такой покорности. Очевидно, такую клятву приносили лишь чиновные члены совета, составлявшие его постоянную рабочую группу, — канцлер, казначей, судьи, наиболее приближенные клерки короля. Что касается эрлов и баронов, назначавшихся королем в состав совета, то они, по-видимому, заседали в нем непостоянно, по личным приглашениям короля, как явствует из приведенных выше примеров. Совет же заседал постоянно в сравнительно узком составе — не более 20—30 человек — для решения текущих повседневных дел — судебных, финансовых, военных. Только наиболее важные спорные вопросы выносились на рассмотрение расширенного королевского совета, совета магнатов, а впоследствии парламента.

В конце XIII в., в правление Эдуарда I, постоянный королевский совет выступает как высший контролирующий и корректирующий орган центрального государственного аппарата. Ему принадлежит в значительной мере законодательная инициатива, фактически решение основных вопросов внешней политики. В то же время постоянный королевский совет играет большую роль в разборе петиций, подаваемых на имя короля, главные из которых решаются в совете. Наконец, королевский совет становится фактически к этому времени высшей судебной инстанцией в стране. К нему восходят апелляции от всех обычных королевских судов, в его компетенцию входят все дела, касающиеся интересов короля, в частности тяжелые государственные преступления. Совет выступает как арбитр в спорах между крупнейшими феодалами страны, неразрешенных в судах общего права. Экстраординарный характер этого суда определяется тем, что к концу XIII в. он становится единственным судом (если не считать парламента), заседающим в присутствии и при участии короля (coram rege), так как Суд королевской скамьи фактически к этому времени утрачивает эту привилегию. Именно поэтому апелляции на решения этого суда также поступают в королевский совет.

Таким образом, королевский совет становится тем центром, из которого глава феодального государства руководит своим достаточно сложным и разветвленным аппаратом.

Рост и централизация государственного аппарата сопровождались ростом бюрократии. Судьи центральных и разъездных королевских судов, клерки канцелярии, Палаты шахматной доски, управления королевского двора, высшие должностные лица, заседавшие в королевском совете, различные должностные лица местной администрации составляли к концу XIII в. довольно многочисленный слой чиновников, живших своей службой королю.

Как показывают новейшие исследования, чиновничий слой в подавляющем большинстве пополнялся и в XII и в XIII вв. за счет рыцарей и вообще мелких феодалов, небогатых клириков, королевских министериалов, обычно начинавших свою карьеру в ведомстве королевского двора. Будучи людьми среднего достатка, эти должностные лица видели в королевской службе возможность приобрести земли и деньги в качестве награды за свои старания или при помощи взяток и других вымогательств с населения. Из их среды и выходили королевские юристы, знатоки и творцы общего права в середине XII в., такие, как Фиц Ниль, важный чиновник Казначейства, или Ранульф Гленвиль — юстициарий, позднее Брактон— один из судей Королевской скамьи. Своей практической деятельностью в качестве судей и своими теориями неограниченной королевской власти они немало помогали укреплению авторитета центрального правительства в стране.

Итак, во всех областях государственного управления феодальной Англии в период с середины XII до конца XIII в. заметно значительное укрепление центральной власти. Централизация феодального государства в форме усиления королевской власти и ее аппарата составляет основную тенденцию политического развития Англии этого периода.

Но что это была за централизация, на какой она происходила основе, в чем заключалась суть тех изменений в политической надстройке, которые происходили в изучаемый период?

Единодушно признавая факт усиления королевской власти с конца XII до конца XIII в., буржуазные историки, однако, расходятся в оценке сущности этого процесса. Вигские историки XIX в. утверждали, что власть английских королей в этот период носила тиранический характер, но что одновременно с ростом этой тирании в обществе росли средства и силы ее ограничения в виде общего права и общинных учреждений в городах и графствах, которые в конце концов обуздали ее. Историки «критического» направления, напротив, подчеркивали главным образом благотворное воздействие усиления королевской власти на развитие страны, приписывая самим королям создание такой политической системы, которая привела к их добровольному самоограничению в середине XIII в. Разновидностью этой точки зрения является концепция Адамса, согласно которой власть английских королей в XI—XIII вв. носила характер абсолютной монархии до тех пор, пока она не была ограничена парламентом .

Уже упоминавшийся Джолиф и ряд других английских и американских историков рассматривают усиление королевской власти в Англии XI—XIII вв. как результат ничем неограниченного в этот период роста сеньориальной власти короля как феодального лорда и крупнейшего землевладельца страны. При этом на первый план в исследовании этого вопроса выдвигаются не развитие общего права, королевских судов и центрального аппарата как институтов общественной власти, но расширение феодальной юрисдикции короля, его насилия и произвол по отношению к его вассалам. В связи с этим основное внимание сосредоточивается на развитии аппарата ведомства королевского двора (Household), которое изображается как центр всего управления страной. Сторонники этой концепции, которую мы условно назовем «сеньориальной», справедливо критикуют историков как вигского, так и «критического» направления за необоснованную идеализацию политического строя XII—XIII вв. Однако сами они дают крайне одностороннюю, а потому неправильную трактовку вопроса.

Конечно, английское феодальное государство XII—XIII вв. никак не может быть названо абсолютной монархией. Однако не потому, что, как утверждает, например Джолиф, неограниченная власть короля не имела еще в то время никаких «законных» обоснований. Дело в том, что в Англии этого периода вообще не могла возникнуть эта форма государства.

Ведь абсолютная монархия предполагает наличие определенного уровня в развитии хозяйственной и социальной жизни общества, при котором зарождаются капиталистические отношения. Между тем в Англии XII в. и даже XIII в. развитие внутреннего рынка совершалось еще на базе не капиталистического, а мелкотоварного производства. Поэтому развитие товарно-денежных отношений ограничивалось господством феодального строя в деревне и в городе, обслуживало этот строй и даже к началу XIV в. не привело к созданию единого национального рынка. Крупнейшие феодалы страны еще обладали большим экономическим весом и ревниво оберегали свои политические привилегии, где только возможно препятствуя усилению королевской власти. Под покровом относительно централизованного английского феодального государства таились еще значительные, хотя и подавленные центробежные силы, главными носителями которых являлись эти крупные феодалы. Вплоть до конца XIII в. в стране сохранялось большое количество иммунитетов, которые, несмотря на все ограничения, налагаемые на них из центра, немало препятствовали унификации судебного и административного управления.

При всех изменениях, происшедших к концу XIII в. в организации армии, крупные феодалы все же продолжали играть в ней весьма значительную роль, если не количественно, то по своему личному влиянию и военному опыту. Они стояли во главе военных отрядов и целых армий, располагали своей личной военной свитой, которую они приводили с собой в армию, содержали на свой счет и которая всецело подчинялась им, но не королю. Крупные феодалы и класс феодалов в целом все еще доставляли королям немалую часть их доходов и в качестве плательщиков общегосударственных налогов, и в качестве коронных вассалов, обязанных платить своему сеньору рельефы, феодальные вспомоществования, щитовые деньги и т. п.

При таких условиях едва ли можно говорить о неограниченной королевской власти не только в смысле законченного и утвержденного законом абсолютизма, но и в смысле ничем не ограниченной сеньориальной власти короля в понимании Джолифа. Он прав, указывая на то, что королевская власть в XI—XII вв. не знала никаких законных ограничений, но ведь она, как он сам отмечает, не имела также никаких законных обоснований. Значит, практически полнота королевской власти определялась реальным соотношеним социальных сил в стране в каждом конкретном случае. Если король имел много денег, военных сил и пользовался поддержкой большей части свободного населения, он мог безнаказанно нарушать феодальный обычай и не признавать никаких ограничений. Но если его вассалы-бароны объединялись, особенно если им удавалось привлечь на свою сторону часть свободного населения, и поднимали против него восстание, он вынужден был отступать перед феодальным обычаем и их военной силой. Так было во время многочисленных мятежей XII в., так бывало даже и в XIII в. Едва ли эту весьма неустойчивую политическую ситуацию можно рассматривать как господство ничем неограниченной, хотя бы и сеньориальной власти короля.

Но можно ли вообще назвать эту королевскую власть в конце XII—XIII в. чисто сеньориальной, то есть по сути дела вотчинной, как это делает Джолиф? Конечно, в этот период она не всегда была отделима от власти феодального землевладельца и сеньора своих вассалов. Но сеньориальная сторона королевской власти уже в конце XII, а тем более в XIII в. не являлась ее главной и наиболее существенной стороной, хотя бы по одному тому, что она проявлялась в этот период преимущественно в сфере отношений короля с его непосредственными вассалами, количество которых было сравнительно невелико. Чем дальше, тем больше английским королям и в судебном, и в финансовом, и в военном отношении приходилось иметь дело с гораздо более многочисленными рыцарями и свободными держателями, по большей части арьервассалами короны, а также с городами, требовавшими совершенно иных взаимоотношений. Чтобы установить непосредственные связи с этими слоями населения, нужны были новые, более гибкие, менее грубые средства, которые базировались бы на более высоком праве, чем обычные сеньориальные права. Для этого английские короли должны были вырвать всю эту массу «свободных людей» из-под власти сеньориальных прав, превратив их в «подданных короля». Поэтому в борьбе с крупными феодалами за политическое влияние в стране королевская власть все более и более обособлялась от власти феодального сеньора, все более и более приобретала характер общественной власти, силы, отчуждающей себя от общества и ставящей себя над ним.

Прослеженная выше эволюция права, юрисдикции, финансов, военной организации, государственного аппарата состояла именно во все большем и большем отделении власти короля и его аппарата от сеньориальной и вотчинной основы. Даже то обстоятельство, что в XII—XIII вв. усиливается самостоятельная роль ведомства королевского двора и происходит его обособление от других органов управления, свидетельствует скорее об отделении сеньориальных функций от общегосударственных, чем о концентрации всех функций управления в органах сеньориальной власти. Конечно, ни в XII, ни в XIII в. это обособление не было завершено. Традиции сеньориального управления в политической жизни Англии этого периода далеко не были преодолены. Но не они составляли силу королевской власти. Они составляли скорее ее слабость, так как делали ее уязвимой со стороны крупнейших вассалов короля, мешали ее укреплению и расширению ее политического влияния. Эти сеньориальные элементы, пусть еще очень сильные и в XIII в., принадлежали прошлому, ибо основная тенденция политического развития шла в противоположном направлении, медленно, но верно ослабляя и отодвигая их на задний план. И эта тенденция определялась не произволом королей, но объективными причинами и прежде всего усложнением общественной жизни и ее противоречий, которые требовали новых, более всеохватывающих и гибких методов политического управления, чем могла дать чисто сеньориальная власть короля. Так, постепенно зарождалась и развивалась новая форма феодального государства, которая в условиях Англии XIII в. могла принять только форму монархии с сословным представительством. Только эта форма феодального государства могла обеспечить сочетание значительной степени централизации с сохранением политического влияния за основными группами класса феодалов, сочетание, которое наиболее полно соответствовало общему уровню экономического и социального развития страны.

Процесс централизации государства в Англии, как и повсюду в Европе, носил прогрессивный характер. При этом и королевская власть в качестве главного выразителя этого процесса также выполняла в целом прогрессивную роль: «была представительницей порядка в беспорядке, представительницей образующейся нации в противоположность раздроблению на бунтующие вассальные государства».

С другой стороны, при оценке исторической роли английской так называемой сословной монархии нужно иметь в виду, что при всей ее прогрессивности, как более централизованной формы государства, она оставалась органом и орудием политического господства класса феодалов.

Как сочетались эти две стороны в политике английских королей конца XII и особенно XIII в., можно установить только путем анализа взаимоотношений королевской власти с различными классами и социальными слоями феодальной Англии. Такой анализ поможет также выяснить, как и почему процесс государственной централизации страны привел к возникновению парламента.