Формально в XII—XIII вв. феодалы Англии, как и другие слои населения, несли многочисленные и разнообразные финансовые обязательства перед короной. Непосредственные держатели короля обязаны были при вступлении в наследство платить рельефы и в неопределенные сроки феодальное вспомоществование (auxilium) своему сеньору-королю. Все лица, обязанные военно-рыцарской службой, которая в Англии выполнялась только в пользу короля, обязаны были выплачивать военный щитовой налог (scutagium) в тех случаях, когда король считал нужным собрать его вместо того, чтобы требовать личную военную службу или в качестве частичной замены последней. В таком же порядке полной или частичной замены натуральной гарнизонной службы со всех военных держателей взимались сторожевые деньги (ad wardum). Кроме того, наряду со всеми прочими жителями королевства все феодалы подлежали сначала общегосударственному поземельному налогу (датские деньги, погайдовый сбор), а затем с начала XIII в. — налогам на движимость. Однако на практике все эти поборы далеко не были столь тяжелы, как это может показаться, и во всяком случае были значительно легче для феодалов, чем для представителей других социальных слоев. Вопрос о тяжести рельефов, которые падали только на сравнительно немногочисленный слой держателей in capite, мы рассмотрим особо в связи с политикой королей по отношению к баронам, составлявшим подавляющее большинство непосредственных вассалов короля. Что касается феодальных вспомоществований, то весьма частые и обременительные в конце XII в., они со времени Великой хартии вольностей постепенно утрачивают свое значение и произвольный характер. К концу XIII в. этот побор перестал быть существенным бременем для феодалов. Другое дело — щитовые деньги. Мы уже отмечали, что со времени Генриха II и до конца правления Генриха III это был один из самых обычных феодальных поборов. Характерно при этом, что в противоположность феодальным вспомоществованиям, щитовые деньги, несмотря на запрещение ст. 12 Великой хартии взимать их без согласия общего совета королевства, на протяжении всего XIII в. взимались произвольно. Размеры щитового налога были непостоянны, но в общем имели тенденцию к повышению. Было бы, однако, большой ошибкой считать, что этот довольно тяжелый и регулярный побор падал своей основной тяжестью на класс феодалов. Дело в том, что благодаря целому ряду ухищрений феодалы умудрялись перекладывать значительную часть этого военного, теоретически чисто феодального побора на свободное и крепостное крестьянство. Более того, нередко при сборе щитового налога феодалы, как крупные, так и мелкие, получали еще дополнительные доходы. Происходило это потому, что при уплате щитовых денег коронные вассалы имели право облагать этим побором своих вассалов — держателей второй, третьей и дальнейших ступеней. А так как в XIII в. количество таких арьервассалов было сплошь и рядом больше, чем количество феодов, записанных в казначействе за данным коронным вассалом, то он собирал с них значительно больше, чем отдавал королю. Так, эрл Норфокский должен был платить щитовые деньги за 60 рыцарских феодов, а на его земле было испомещено 162 рыцаря, следовательно, минимум 102 ф. он мог класть себе в карман после каждого сбора щитового налога. Эрлы Глостерские обычно уплачивали щитовой налог за 200 феодов, а имели на своих землях 450 испомещенных рыцарей, с которых могли собирать этот налог. То же относится и к другим коронным вассалам английского короля. Но от них не отставали и более мелкие феодалы. В Сотенных свитках 1279 г. имеется большой материал, не оставляющий никаких сомнений на этот счет. Приведем несколько примеров. В вилле Burton в сотне Bannbury в Оксфордшире Уильям Сэл (Sale), держатель 1/2 феода, должен был платить щитовые деньги, когда они собираются в размере 20 ш. Все его 15 свободных держателей, самый крупный из которых держал 1/2 виргаты, помимо ренты, должны, были платить щитовые деньги при сборе этого налога — всего 21 ш. 2 п. Они не только полностью покрывали долю налога своего лорда, но еще приносили ему каждый раз прибыль в 1 ш. 2 п. Рыцарь (dominus) Роберт Денвер в деревне Burton parvum той же сотни должен был за свои 3/4 феода платить 30 ш. щитовых денег, а со своих 9 свободных держателей получал 24 ш., то есть 4/5 своей квоты. Такие случаи в большом количестве встречаются в описях различных графств и сотен. К уплате щитовых денег феодалы сплошь и. рядом привлекали также вилланов, хотя эти последние, по ассизе о вооружении 1181 г., были официально устранены от несения военной службы. В Сотенных свитках кое-где прямо указано, что за свой надел виллан, кроме прочих рент, должен уплачивать щитовые деньги в определенном размере. Например, в той же сотне Bannbury в деревне Shutterford «Матильда Гетескумб имеет в вилланстве 14 виргат. Каждая из них платит 2 ш. в год и выполняет барщины и другие повинности стоимостью в 5 ш., и (вилланы) ежегодно облагаются тальей, и каждая виргата дает 2 ш. щитовых денег, когда со щита взимается 40 ш.». В одной только сотне Bannbury в 8 манорах вилланы обязаны были уплачивать щитовые деньги, когда их лорд должен был их платить. В других случаях опись указывает, что вилланы не дают щитовых денег (non dat scutagium или non dare consuevit). Эта оговорка также говорит о том, что сбор щитовых денег с крестьян был обычным явлением. Приведенные выше факты очень знаменательны. Во-первых, они показывают несложную механику перекладывания доли государственных налогов, ложившихся на класс феодалов, на эксплуатируемое крестьянство. Если так обстояло со специфическим военным налогом, то тем легче было проделать эту операцию с другими правительственными поборами. Во-вторых, особенно важно отметить, что щитовой налог, являющийся заменой военной повинности, олицетворял как бы главнейшую обязанность класса феодалов в феодальном обществе, которая с точки зрения средневековых политических мыслителей, а впоследствии и буржуазных историков XIX в. оправдывала паразитическое существование этого класса, призванного якобы защищать «трудящихся» и «молящихся». На деле, однако, откупаясь от этой натуральной военной повинности деньгами, феодалы уплату этой денежной замены в значительной части возлагали на своих крестьян-держателей, еще более повышая их ренту и нередко извлекая из этой операции еще дополнительные средства. Таким образом, тяжесть щитовых денег для класса феодалов в значительной мере была иллюзорной. Столь же иллюзорным было равенство феодалов с другими социальными слоями в отношении налогов на движимость, которые заняли господствующее положение в налогообложении во второй половине XIII в. Непропорциональность обложения движимости, имевшая в виду выгоды класса феодалов, совершенно очевидна. Как будет показано ниже, фактические условия обложения феодалов с самого возникновения налогов на движимость были значительно более выгодны, чем для крестьянства. Все наиболее ценные предметы накопления феодалов (деньги, драгоценности, столовое серебро, вооружение, посуда, одежда, верховые и упряжные лошади, предметы домашнего обихода, сено и зерно, закупленное для снабжения замков и ряд пищевых продуктов) исключались из оценки их имущества, тогда как льготы по обложению для крестьянства и горожан все время сокращались по мере распространения налогов на движимость. С другой стороны, феодалы пропорционально облагались значительно легче, чем жители городов, и в смысле процента обложения, который всегда был для них ниже, и в смысле объектов обложения.

Стремление центрального правительства максимально смягчить свой фискальный нажим для представителей господствующего класса проявлялось также в отношении городской тальи. Сохраняя за собой право на взимание произвольной тальи со своих городов, английские короли, как мы видели, решительно отстаивали и право на сбор тальи других сеньоров с их городов, идя в этом вопросе явно вразрез с настойчивым стремлением городов освободиться от этого ненавистного побора. Но финансовая политика короны была благоприятна классу феодалов не только потому, что ставила его в более выгодные условия в отношении обложения. Социальные тенденции этой политики не менее ярко проявлялись и в расходовании государственных средств. Вопрос о том, на нужды какого класса шла главная часть этих средств, конечно, никогда не ставился буржуазными историками, которые считали, что расходы на армию, суд, администрацию производились английским государством в интересах «всего общества»,— на поддержание мира, порядка и безопасности. В действительности же значительная часть средств, поступавших в казначейство, расходовалась в интересах класса феодалов или прямо на непосредственные нужды отдельных его представителей. Начнем с военно-административных расходов. Несомненно, что в английском феодальном государстве XIII в. эти «управленческие» расходы служили в первую очередь интересам, господствующего феодального класса, так как все органы и, учреждения центрального правительства, которые содержались за счет этих расходов, были призваны защищать главным образом права и привилегии класса феодалов. Что касается судебно-административного и полицейского-аппарата королевской власти, то мы уже знакомы с тем, как все его органы ревниво оберегали интересы феодалов в их взаимоотношениях с крестьянством. В еще большей степени это относится к военным расходам английского феодального государства, которые в основном также шли на удовлетворение политических и материальных интересов господствующего класса страны. Ведь английская феодальная армия на протяжении всего XIII в. использовалась в основном для захватнических войн на континенте и особенно на Британских островах, эти войны велись правительством в значительной мере в интересах английского класса феодалов. Вся история захватнических войн в Уэльсе, Ирландии и Шотландии XII и XIII вв. представляет собой историю захватов и конфискаций земли порабощаемых уэльсцев, ирландских племен и шотландцев и распределения этих земель и доходов среди английских феодалов-завоевателей. Эти военные захваты приносили английским феодалам немалые дополнительные доходы, вознаграждавшие их за те расходы, которые им приходилось нести на содержание армии. Но класс феодалов принимал участие в расходовании государственных средств и гораздо более непосредственным образом. В отличие от крестьянства и горожан, которые отдавали государству больше, не получая от него никаких денежных вспомоществований, феодалы, платившие меньше всех, в то же время на протяжении всего XIII в. неизменно пользовались самыми широкими денежными и другими субсидиями со стороны государства. Из государственного казначейства «в атласные дырявые карманы» феодалов текли огромные средства. Столь широкое субсидирование феодалов за счет государственной казны не было результатом случайных прихотей отдельных королей. Оно вызывалось постоянной потребностью класса феодалов в земле и деньгах, которая все время возрастала на протяжении XIII в. в связи с развитием товарно-денежных отношений. Рост городов и развитие внутреннего рынка и связанное с этим расширение потребностей феодалов создавали в их среде постоянную нужду в деньгах, которая в свою очередь вызывала у них «ненасытную жажду прибавочного труда». Однако они далеко не всегда могли усиливать феодальную эксплуатацию ввиду упорного сопротивления крестьян. Доходность вотчины в XIII в. трудно было поднять и за счет расширения производства и усовершенствования техники, которые совершались очень медленно и не могли сразу дать больших результатов. Поэтому у многих даже крупных феодалов в XIII в. расходы превышали доходы, что заставляло их искать все новых и новых источников повышения последних. Если оставить в стороне войну и открытый грабеж, которым они тоже не брезговали, то основное средство для этого почти все феодалы в XIII в. видели в расширении земельных владений, так как земля оставалась для них все же главным и наиболее прочным источником обогащения. Жажда новых земельных приобретений, лихорадка стяжательства в XIII в. свирепствовала среди всех слоев господствующего класса. У одних она вызывалась просто желанием увеличить свои денежные доходы. У других тем, что они, разоряясь и не будучи в состоянии свести концы с концами, продавали (иногда открыто, иногда под видом субинфеодации) или закладывали свои земли и поэтому стремились пополнить за счет новых пожалований и захватов свои земельные фонды. В то же время нужда в деньгах вызывала широкое распространение задолженности среди различных слоев класса феодалов. Графы и бароны Англии, епископы и монастыри, а также широкие слои мелких и средних феодалов в XIII в., по данным самых различных источников, задолжали большие суммы друг другу, королевской казне, итальянским и другим купцам за купленные у них товары и за авансы под проданную за годы вперед шерсть, наконец, ростовщикам-евреям и кагорцам. Положение многих из этих должников было очень затруднительным. Деньги у ростовщиков, особенно евреев, а также у купцов брались обычно под высокие проценты и под залог земли, которая вплоть до уплаты долга полностью или частично передавалась в пользование кредитора. Если же долг не выплачивался своевременно, то должник терял заложенную землю.

Таким образом, задолженность феодалов еще больше увеличивала в их среде потребность в земле и деньгах. Многие из них не могли выпутаться из своих финансовых затруднений без королевских субсидий. Другие, впрочем, даже и не имея подобных затруднений, просто стремились увеличить свои денежные доходы за счет королевских пожалований. Вот почему в этих условиях субсидирование феодалов в той или иной форме являлось закономерным проявлением классовой политики феодального государства и отвечало насущным интересам господствующего класса. В течение XIII в. из казначейства в руки феодалов переходили большие суммы в виде единовременных пособий и ежегодных постоянных пенсий. Так, за один только 1200/1201 г. король Джон отдал 31 приказ о выплате денежных сумм в счет специальных ежегодных пенсий феодалам. Согласно этим приказам, общая сумма таких ежегодных пенсий в этом году составляла 1500 ф. В действительности она была, вероятно, еще больше, так как многие документы, возможно, не сохранились. Но и эта сумма довольно значительна, если учесть, что сбор щитовых денег в этом году дал всего 3634 ф., а общая сумма доходов казны составляла всего 24 781 ф. Особенно щедр на такие пожалования был Генрих III. В 1237 г. он пожаловал французскому феодалу графу Овернскому (Alverne) ежегодную пожизненную пенсию в 200 м. (200 marcas annuas pro vita). Пенсию в 100 м. король пожаловал в 1242 г. графу du Gysneses, в 1246 г. своему родственнику, графу Савойскому, Генрих III установил ежегодную пенсию в 1000 ф. Сводные братья короля Гвидо и Гальфрид де Лузиньян ежегодно получали от него по 300 м, а с 1253 г. Гальфрид де Лузиньян стал получать 400 м. Эдуард I был несколько более умерен в таких пожалованиях, но и он достаточно широко практиковал их. В 1274 г. он установил ежегодную пенсию Джону де Бург в 110 м. из фирмы города Лондона, ежегодную пенсию в 20 ф. вдове рыцаря Вильяма де Хастенет, пожертвовал 30 ф. единовременно аббатству Дарнхэл в Честере «для поддержки его и чтобы освободить аббатство от части лежащих на нем долгов». Такие пенсии и денежные субсидии получали не только представители феодальной аристократии и придворные, но сплошь и рядом более мелкие феодалы, личные слуги короля или рыцари, особенно отличившиеся на войне. Еще более обычной и распространенной среди всех категорий феодалов была другая форма правительственного субсидирования — снятие долгов короны с отдельных задолжавших королю феодалов. В 1200/1201 г., например, король освободил от долгов 37 феодалов, задолжавших ему довольно крупные суммы. Таким образом, снимались долги, взятые в свое время у короля, недоимки по налогам, в частности по щитовым деньгам, задолженность по штрафам и соглашениям, когда-либо заключенным с королем. Нередко таким образом с феодала снималась наложенная на него сумма очередного налога или плата за дарованные ему привилегии. Столь же, если не более распространенной формой фактического субсидирования феодалов со стороны государства было снятие с них долгов, взятых ими у евреев-ростовщиков, под залог земли. Недовольство против ростовщиков-евреев, к помощи которых они сами постоянно прибегали, нуждаясь в деньгах, заставляло английских феодалов неоднократно требовать от правительства разного рода облегчений в отношении задолженности этим ростовщикам. Правительство, в общем, шло навстречу этим требованиям. 10 ст. Великой хартии запретила взимать проценты по долгу с несовершеннолетних наследников должников, ст. 11 установила такой порядок взимания долгов с имущества умершего должника, при котором земля, выделенная во владение вдове (вдовья часть) и для содержания детей умершего, не подлежала взысканию долгов. Однако это были только полумеры, не ликвидировавшие самой задолженности. С целью освобождения представителей господствующего класса от опутывавшей их паутины долгов, правительство широко практиковало более радикальную меру: индивидуальное или массовое освобождение таких должников от долгов и возвращение им заложенных земель. Поскольку евреи-ростовщики в Англии считались личной собственностью короля и государственное казначейство через так называемое еврейское казначейство получало огромные выгоды от ростовщических операций евреев, взимая с последних огромные поборы в виде «еврейской тальи», то такое снятие долгов, ущемляя интересы евреев-ростовщиков, отчасти затрагивало и доходы короны, то есть в какой-то мере означало переложение этих долгов на государственные финансы. Вот почему мы можем рассматривать такие акты правительства, как одну из скрытых форм субсидирования феодального класса. Они широко практиковались уже Джоном Безземельным, нередко освобождавшим феодалов-должников от весьма значительных долговых обязательств: Томас де Бурго в 1201 г., например, был освобожден от долга в 132 ф., в 1203 г. Гальфрид де Сэй (Sey) — от долга в 250 м. и всех процентов по нему, Сахо де Куенси в том же году был освобожден от долга в 300 ф. Сняты были долги и со многих других феодалов. Особенно широко практиковал такую ликвидацию долгов или отсрочку их от уплаты Генрих III. По далеко неполным данным «Секретных писем» (close rolls), только за 1264/65 г. было издано 45 королевских приказов подобного рода. Подобные приказы часто встречаются в последующие годы правления Генриха III. В отличие от пенсий, которые большей частью давались придворным, родственникам, фаворитам или личным слугам короля, такого рода благодеяния короны не были привилегией только придворной знати. Напротив, подавляющее большинство получивших такие освобождения, судя по их именам, принадлежали к рядовым представителям феодалов — рыцарству и примыкающим к нему группировкам господствующего класса. Не довольствуясь этими индивидуальными льготами, Генрих III в 1270 г., очевидно, желая снискать популярность в широких слоях феодального класса после недавних волнений гражданской войны, издал общее постановление о снятии всех долгов, взятых у ростовщиков-евреев под обеспечение земли. Согласно этому постановлению, «все долги, взятые у евреев под залог феодов, которые находились в день св. Гилярия 53-го года нашего царствования в руках евреев и не были ими переданы или проданы христианам, при том условии, что (эти сделки) были до вышеуказанного дня утверждены нами или зарегистрированы в нашем еврейском казначействе, навсегда прощаются христианам, заложившим эти феоды, или их наследникам, вместе с недоимками по этим долгам, и хартии на владение этими феодами, где бы они ни были обнаружены должны быть переданы христианам-владельцам этих феодов или их наследникам». Постановление оканчивалось категорическим запрещением ростовщикам-евреям давать деньги в долг под залог феодов, им запрещалось также продавать, а христианам покупать у них такие заложенные земли под страхом смерти и конфискации имущества. Это постановление не только освобождало от долгов всех задолжавших феодалов, но как будто бы имело целью положить на будущее время конец долговым сделкам под залог земли. Это запрещение, однако, очевидно, не возымело должного эффекта. И после его издания Эдуард I постоянно снимал или отсрочивал долги феодалов ростовщикам-евреям. В одном только 1274 г. он издал 15 соответствующих распоряжений, в основном касавшихся провинциальных нетитулованных феодалов. Эти систематически повторяющиеся массовые снятия с феодалов долгов, взятых у ростовщиков, являлись для них весьма существенной финансовой поддержкой. Королевская власть нередко помогала феодалам деньгами даже при отправлении ими основной их обязанности в пользу короля — военной повинности. Мы видали, что, несмотря на частичную коммутацию этой повинности и довольно широкое использование наемных отрядов, все же в течение всего ХШ в. феодальное ополчение играло в организации военных сил страны еще значительную роль. Бароны должны были являться на войну с определенным числом рыцарей, составлявших их военную квоту. Все военные держатели, имеющие землю с доходом в 20 ф. и выше, от кого бы они ни держали, должны были являться для несения конной рыцарской службы под командой шерифов. Даже в годы, когда собирались щитовые деньги, часть военной службы обычно выполнялась феодалами лично. И вот при выполнении этой личной военной службы феодалы различных рангов постоянно пользовались денежными субсидиями и кредитом казначейства. Интересный, хотя и Очень отрывочный материал по этому вопросу дают так называемые долговые свитки за 1210/11 г. — Rotuli de Prestito,— включенные в издание Rotuli de liberate. В них содержатся приказы короля о выдаче авансов и денежных сумм, «под отчет» различным должностным и частным лицам, в том числе на военные расходы. Некоторые из этих приказов, очевидно, относятся к оплате наемных отрядов, широко использовавшихся Джоном. Но многие из них недвусмысленно свидетельствуют об авансировании феодалов на предстоящие военные расходы. Так, в 1210/11 г. епископы Норичский и Винчестерский несколько раз получали из казначейства большие суммы денег на содержание своих рыцарей, находившихся на службе короля. Причем в документах, оформлявших эту выдачу, всегда отмечалось, что эта сумма идет «за счет епископов» (super eundem episco- porum). В долговых свитках этого года фигурирует 10 больших денежных раздач, производившихся в разных частях Англии и Ирландии. В каждом случае приводится поименный список лиц, получивших деньги. Общая сумма таких раздач за год составляет 1760 ф. Значительная часть воинов, получивших таким образом деньги, не может быть отнесена к числу наемных. Многие из них были рыцарями, отбывавшими личную феодальную военную повинность. Это видно из того, что против имен некоторых из них указывается имя их лорда, за которого они несут службу, и что выданные им деньги относятся за его счет. Например, «Трем рыцарям Роберта де Татесхал — 60 шиллингов на счет их господина (super dominum suum)».

Очевидно, деньги давались заимообразно авансом с тем, чтобы сами рыцари или их лорды, если они несли службу в счет военной квоты последних, затем возмещали этот аванс. В некоторых случаях действительно на полях документа стоит пометка, что долг оплачен. Иногда отмечается, какие суммы пойдут на покрытие этого долга. Например, граф Сольсберийский получил на содержание своих рыцарей 50 марок, причем в документе на выдачу этих денег было указано, что они даны ему в счет ежегодной пенсии, которую он должен получить ко дню св. Михаила. В 1210/11 г. деньги в таком порядке авансирования феодальной военной службы получили 250 воинов. Среди феодалов, получивших такие авансы, фигурируют как эрлы, бароны, епископы, обязанные содержать по нескольку рыцарей, так и мелкие рыцари, выполнявшие военную службу за себя лично или за своего отца или брата. Таких было подавляющее большинство. Авансы казначейства, очевидно, подолгу оставались неоплаченными, а иногда и вовсе не возвращались в казну. Это видно хотя бы из того, что в 1210/11 г. многие феодалы по нескольку раз получали такие авансы и на очень крупные суммы: епископ Норичский два раза —всего 140 ф.; епископ Винчестерский — 30 м. и 25 ф. в четыре приема; граф Альбиниако 11 ф. в два приема; граф Уоррен — 80 м в три приема; граф Феррерс — 20 м в два приема. Едва ли 1210/11 г. составляет исключение, и хотя мы не располагаем подобными документами для других лет, можно предположить, что такие авансы были обычны на протяжении всего XIII в. Таким образом, центральное правительство всеми доступными ему средствами старалось затыкать бреши, возникавшие в бюджете феодалов в результате все возраставших расходов, дробления их владений, субинфеодации и массовой задолженности. Интересно при этом, что значительная часть правительственных субсидий шла фактически на оплату военной службы феодального класса, то есть того государственного «тягла», которое лежало на нем согласно буржуазным теориям, изображающим феодальное общество как «союз тяглых сословий». Оказывается, феодалы разными способами пытались уклоняться от выполнения этого «тягла», перекладывая его отчасти на своих крестьян-держателей в виде щитовых денег, отчасти стараясь восполнить свои расходы на военную службу вспомоществованиями, получаемыми от государства. В свете приведенных фактов особенно заметна односторонность в оценке политики королевской власти по отношению к феодалам, допущенная в упомянутой выше статье М. А. Барга. Даже если согласиться с ним в том, что осуществление сеньориальных прав короля по отношению к его непосредственным вассалам серьезно подрывало хозяйство последних, то и тогда его тезис о разорении светского вотчинного землевладения королевской властью остается недоказанным. Во-первых, потому, что как уже было отмечено, бремя этих сеньориальных поборов падало лишь на небольшую сравнительно часть феодалов-держателей in capite; во-вторых, и это более существенно, потому, что, одной рукой обирая эту часть феодалов, то же самое правительство другой рукой щедро субсидировало их, а также и более широкие круги господствующего класса, спасая одних его представителей от разорения и способствуя обогащению других. В сфере государственных финансов как бы совершался постоянный круговорот — перераспределение денег, поступавших в королевскую казну, между различными группами и представителями господствующего класса. По состоянию источников мы, к сожалению, не всегда можем установить соотношение между суммами, которые взимались с феодалов в виде различных поборов, и суммами, которые возвращались к ним в виде правительственных подачек. Однако приведенные факты позволяют предполагать, что едва ли первые превышали вторые. Поэтому если даже финансовая политика английских королей в конце XII — начале XIII в. ущемляла интересы отдельных групп феодалов, то корона в то же время оказывала постоянную и все возраставшую финансовую помощь господствующему классу в целом. Короли принимали меры и к удовлетворению земельного голода в среде феодалов. Массовые земельные пожалования в пользу феодалов не прекращались в течение всего XII и XIII вв. и достигли особенно большого размаха при Джоне и Генрихе III. Фондом для таких пожалований являлись как старинный домен короны, почти растаявший, однако, к концу XIII в., так и выморочные и конфискованные земли, попадавшие в руки короны, а также земли, заложенные ростовщикам-евреям, переходившие при посредничестве короля из рук одних феодалов в руки других. Среди получателей этих дарений фигурировали различные представители господствующего класса: крупнейшие монастыри и епископы, виднейшие эрлы и бароны Англии, — но наряду с ними также мало значительные лица: мелкие чиновники-клерки, военные слуги короля, принадлежавшие к слою рыцарства, люди, оказавшие королю те или иные личные услуги. При этом король и казначейство не делали никаких различий между денежной пенсией и земельным пожалованием. Не располагая в тот или иной момент свободной землей для пожалования какому-либо феодалу, король сплошь и рядом временно давал ему ежегодную пенсию в размере доходов с предполагаемого земельного дарения до того момента, когда это дарение сможет быть реализовано на практике. Бывали случаи, и довольно часто, когда лицам, которым была пожалована земля, приходилось по нескольку лет ждать ее получения. Эти случаи показывают, как быстро таяли земли, попадавшие тем или иным путем в руки короны, которая не успевала удовлетворить за счет этого фонда всех тех, кто ждал земельных пожалований. В то же время подобные факты убедительно показывают, что земельные конфискации, производившиеся короной, никак нельзя рассматривать только как средство разорения светского вотчинного землевладения, как это делает М. А. Барг. Если они имели целью наказать того или иного феодала, совершившего уголовное преступление или акт измены по отношению к королю, то они же в конечном итоге служили источником обогащения для других феодалов, которые давно уже ждали от короля земельного пожалования. Король и казначейство являлись скорее передаточной инстанцией, в которой происходило перераспределение земли внутри класса феодалов, чем заинтересованной стороной, использовавшей эти земельные конфискации в своих непосредственных выгодах. Конечно, при этом отдельные феодалы, а иногда и целые феодальные группы разорялись, зато другие обогащались. Однако это вовсе не значит, что эти земельные конфискации, как бы они ни были широки в отдельные периоды, разлагали светское феодальное землевладение, как таковое.

Таким образом, английское государство XIII в. не только служило феодалам как аппарат насилия, необходимый для того, чтобы держать эксплуатируемых в узде, но и всячески поддерживало их материально земельными пожалованиями и денежными субсидиями. Эти субсидии, так же как и расходы на содержание государственного аппарата, были настолько велики, что их едва ли могли покрыть налоги, собиравшиеся с самих феодалов. В своей значительной части эти расходы несомненно покрывались за счет налоговых поступлений с крестьянства и городов, выкачиваемых централизованным феодальным государством. Государство, таким , образом, служило феодалам и как фискальный аппарат для выжимания из крестьян централизованной феодальной ренты в виде государственных налогов и для эксплуатации городского товарного производства и обмена и перекачивания извлеченных таким образом средств в карманы феодалов. Без этого фискального аппарата, который обирал трудящихся под флагом необходимых расходов на содержание государства, отдельные феодалы были бы бессильны извлечь из крестьянства и горожан те излишки, которые постепенно накапливались в их хозяйстве, вследствие закономерного развития производительных сил. Феодалам приходилось принимать участие в содержании своего государства и нести в его пользу некоторые повинности и налоги. Но эти расходы не только возмещались им в сфере политической тем, что централизованное феодальное государство укрепляло их власть над крестьянством, расширяло границы их владений и т.д. но отчасти компенсировались и тем, что оно отдавало в их руки часть централизованной феодальной ренты и государственных доходов от городского ремесла и торговли. В качестве политической надстройки английского феодального общества английское государство этого периода активно содействовало дальнейшему укреплению и утверждению феодального базиса в новых экономических условиях, созданных развитием городов и внутреннего рынка. Эти новые условия в интересах самого же класса феодалов требовали централизации в руках феодального государства Средств внеэкономического принуждения и создания сильного фискального аппарата для дополнительной централизованной эксплуатации крестьянства и городов. Всемерно укрепляя феодальный строй, являвшийся, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, «ассоциацией, направленной против порабощённого, производящего класса», английское централизованное государство XIII в. во главе с королем никак не могло проводить «антифеодальную политику», которую часто приписывают ему буржуазные историки. Мы показали выше, что ни в одном из существенных мероприятий королевской власти XII—XIII вв. не было ничего антифеодального. Напротив, все они, в конечном итоге, прямо или косвенно защищали интересы феодалов. Вот почему, признавая общую прогрессивность процесса государственной централизации, приходится всегда иметь в виду, что поскольку руководителем этого процесса в Англии XII—XIII вв. выступала королевская власть — выразитель интересов феодалов,— этот процесс совершался с максимальной выгодой для господствующего класса в целом. Все вышесказанное отнюдь не исключает того, что в процессе государственной централизации политика английских королей в отдельных вопросах вызывала недовольство со стороны феодалов, и притом не только со стороны отдельных группировок (о чем мы скажем ниже), но и всего класса в целом. В такого рода частных и временных противоречиях нет ничего удивительного, тем более в них никак нельзя видеть каких-либо проявлений «нефеодальных» или «антифеодальных» тенденций королевской политики. Основу этих противоречий следует искать в специфике государства как политической надстройки, в том, что оно представляет собой аппарат управления, группу людей, выделившихся из общества и «занимавшихся только тем или почти только тем, или главным образом тем, чтобы управлять». Составляя часть господствующего класса, эта группа людей, однако, не тождественна со всем этим классом, во-первых, потому, что она имеет свои особые задачи — управление сложным организмом государства, — осуществление которых, будучи в интересах господствующего класса в делом, может затрагивать выгоды отдельных его представителей; во-вторых, потому, что сама эта группа состоит из живых людей, имеющих свои частные интересы, для осуществления которых они могут использовать авторитет государственной власти в ущерб интересам господствующего класса. В политической жизни средневековой Англии наблюдались противоречия и того и другого типа. Первое из этих противоречий находило свое наиболее яркое выражение в том недовольстве, которое с конца XII в. все группировки класса феодалов неизменно обнаруживали по отношению к финансовой политике правительства. Проявления этого недовольства на протяжении XIII в. общеизвестны и не нуждаются в подробном описании. Чем больше возрастало налоговое бремя в процессе централизации государства, тем постояннее и острее становилось это недовольство, хотя правительственные налоги шли на содержание государства, необходимого самим феодалам, а частично и на прямое субсидирование последних. Причины этих конфликтов по финансовому вопросу заключались в том, что государство стремилось привлечь к обложению все доходы феодалов по мере того, как они возрастали в связи с усилением эксплуатации крестьянства и интенсификацией вотчинного хозяйства, а феодалы, стремившиеся максимально увеличить в этот период свои доходы, .напротив, хотели давать государству как можно меньше, а получать от него как можно больше, в виде всевозможных субсидий. По сути дела в этих конфликтах между королем и феодалами можно видеть одно из проявлений борьбы за раздел феодальной ренты, поскольку основные доходы феодалов всех рангов состояли из крестьянской ренты. Такая борьба в процессе централизации государства была закономерна и отнюдь не носила антагонистического характера. Дело в том, что хотя хроники и различные политические документы XIII в. содержат бесконечные жалобы на то, что королевские поборы разоряют феодалов, доводят их до нищеты, едва ли можно полностью доверять этим сведениям. Конечно, в отдельные моменты слишком частые и высокие налоги, может быть, и подрывали хозяйство отдельных феодалов или целых феодальных групп. Однако, учитывая те льготы по обложению, которыми пользовались феодалы, а также те скидки долгов и недоимок, которые им постоянно делались, едва ли можно считать этот налоговой гнет столь разорительным для господствующего класса. Ведь нельзя забывать, что именно XIII в., когда раздавались эти постоянные жалобы на «разорение», был временем быстрого роста рыцарского слоя, который отнюдь не обнаруживал тенденции к упадку. Характерно также, что конфликты между королем и феодалами по финансовому вопросу всегда имели политическую подоплеку, то есть всегда были связаны с более общей оппозицией к правительству и с нежеланием оплачивать такую политику, которая была невыгодна большинству господствующего класса. Своими протестами против «чрезмерных» налогов феодалы пытались заставить королей отказаться от такой политики. Решающую роль в такого рода конфликтах, на наш взгляд, играла не столько боязнь «разорения», сколько желание сократить свои расходы на государство и принудить короля вести нужную феодалам политику. Другим, обычным для XIII в., поводом для недовольства со стороны всех феодалов была деятельность судебно-административного аппарата государства. Хотя этот аппарат всецело стоял на страже классовых интересов феодалов и в значительной своей части состоял из его представителей, все политические оппозиционные документы XIII в., в основном отражавшие интересы различных групп господствующего класса, полны жалобами на судей, шерифов, бейлифов, коронеров, констеблей и т.д. В основном это жалобы на взяточничество, всевозможные злоупотребления служебным положением, примеры которых мы видели в одной из предыдущих глав. Если такого рода действия в первую голову тяжело отражались на крестьянстве, то отчасти от них страдали и представители господствующего класса, особенно его низшие и средние слои. Используя свое пребывание в государственном аппарате для максимального и скорейшего своего обогащения, эти представители власти не гнушались при случае обобрать и своего брата-феодала, особенно, если это могло пройти безнаказанно. Наконец, английские феодалы, от графов и баронов до мелких рыцарей, имели на протяжении всего XIII в. еще один, общий повод для недовольства королевской политикой — наличие в Англии со времени нормандского завоевания обширных королевских лесных заповедников — foresta.

В этом вопросе интересы всех группировок феодалов сталкивались не с государством как таковым и не с правительственным аппаратом, но с личными интересами короля, как феодального землевладельца. Лесные заповедники, с 1066 г. составлявшие значительную часть территории страны, в XII— XIII вв. не только не подвергались сокращению, как другие части королевского домена, но все более расширялись. В их состав входили не только леса и парки, но также луга, пахотные земли, пастбища, принадлежавшие не только королю, но и крупным и мелким феодалам. А между тем эти земли были исключены из-под действия общего права и управлялись исключительно «по воле государя», которая осуществлялась специальной «лесной администрацией» во главе с главным лесничьим и особой «лесной» судебной системой. Лесные законы, впервые сформулированные в лесной ассизе Генриха II от 1184 г., карали смертной казнью и высокими штрафами малейшие правонарушения на территории заповедников. Особенно стеснительны для феодалов, имевших там земли, были установленные ассизой ограничения их владельческих прав: им запрещалось дарить или продавать что-либо, если это вело «к разорению и опустошению леса, находившегося в пределах заповедного леса короля Генриха» (ст. 3). Владельцам лесов разрешалось только брать в лесу дрова для топлива, да и то под надзором королевского лесничего. «Рыцарям и другим» запрещалось истреблять свои леса, находившиеся на заповедной территории (ст. 5). Им запрещалось также пасти скот в своих лесах, прежде чем король не осуществит свое право выпаса в заповеднике (ст. 7). Даже при Генрихе III и Эдуарде I самые крупные феодалы Англии для того, чтобы огородить свой лес или расширить огороженное пространство, должны были получить разрешение короля. Королевское разрешение приходилось получать и для строительства на территории заповедника и даже на порубку деревьев и кустов в лесу феодала, если лес находился в пределах этой территории. Естественно, что в ХШ в., когда быстро рос спрос на землю и широкие размеры приняли «огораживания», подобные стеснения в распоряжении их землей особенно возмущали феодалов и вызывали их решительные протесты. Борьба между феодалами и королем вокруг вопроса о заповедниках велась на протяжении всего XIII в. Она особенно обострялась в моменты политических кризисов 1215, 1258 и 1297 гг., и до конца столетия так и осталась нерешенной. Некоторое смягчение лесных законов в 47 и 48-й ст. ст. Великой хартии остались на бумаге; столь же нереальной оказалась Лесная хартия, подписанная под давлением феодалов в 1217 г. Генрихом III, который никогда ее не соблюдал. Лесной вопрос, несмотря на требования феодалов, не был решен ни Оксфордскими (1258), ни Вестминстерскими (1259) провизиями, сохранив всю свою остроту и в период возникновения парламента. Таковы были наиболее постоянные и острые спорные вопросы во взаимоотношениях центрального правительства и лично короля со всей массой феодалов, время от времени нарушавшие их взаимное согласие, покоившееся на общности классовых интересов. Само собой понятно, что возникавшие на этой почве противоречия не выходили за рамки внутриклассовой борьбы.

Первоначальным источником этой борьбы в Англии, как и повсюду, было стремление отдельных феодалов увеличить свои доходы и свое политическое влияние за счет других представителей своего класса. Обострению этой борьбы и вовлечению в нее широких слоев феодалов содействовала система ленных отношений и их крайняя запутанность в период развитого феодализма (XI—XV вв.). С развитием и укреплением феодального строя в XII в., по мере кристаллизации внутри господствующего класса основных группировок, эта «борьба всех против всех» постепенно принимала более организованную форму борьбы между основными феодальными группировками: между духовными и светскими феодалами, с одной стороны, и между крупными и мелкими (а также и средними) —с другой. Хотя эта борьба носила внутриклассовый характер и не определяла развития английского феодального общества в целом, но она имела большое значение для эволюции феодального государства. Королевская власть должна была учитывать эту борьбу в своей политике, с одной стороны, лавируя между интересами борющихся группировок, с другой стороны, используя эту борьбу в интересах усиления центральной власти. Борющиеся феодальные группировки со своей стороны по-разному реагировали на процесс государственной централизации, что очень осложняло для центрального правительства проведение в жизнь «общих интересов» господствующего класса и порождало острые конфликты между королем и отдельными группами феодалов (помимо тех общих конфликтов, о которых было сказано выше). Что касается борьбы между церковным и светским землевладением, которая лежала в основе частых и в XII и в XIII в. политических конфликтов между церковью и английским государством, то мы в настоящем исследовании не будем на ней подробно останавливаться. Дело в том, что эта борьба не оказала решающего влияния на ход политической эволюции Англии в XIII в., поскольку на этом этапе английской церкви удалось в значительной мере сохранить свою политическую автономию. Благодаря этому, она не принимала сколько-нибудь активного участия ни в общеполитической борьбе XIII в., ни в создании монархии с сословным представительством. С другой стороны, взаимоотношения церкви и государства в Англии XII—XIII вв. представляют собой настолько большой и сложный и к тому же мало изученный вопрос, что он не может быть решен мимоходом и требует большого специального исследования, которое увело бы нас далеко в сторону от нашей основной цели. Заметим только, что в борьбе за землю и раздел феодальной ренты, которая в XIII в. происходила между светским и церковным землевладением, королевская власть во второй половине XIII в. довольно откровенно выступала в пользу первого. Это объяснялось тем, что бурный рост церковного землевладения, происходивший в XII—XIII вв., ущемлял интересы короля, как и других светских землевладельцев, так как, лишал его доли в разделе феодальной ренты, поступавшей с отчужденных в «мертвую руку» церкви земель в виде рельефов, платы за разрешение на женитьбу наследников, доходов от права опеки и .права конфискации выморочных имуществ. С другой стороны, светские феодалы весьма сочувственно относились и к той политической борьбе, которую королевская власть вела в XIII в., особенно во второй его половине, с политической автономией церкви. Они поддерживали стремление Эдуарда I привлечь духовенство к государственному обложению, так как это сулило возможность сокращения обложения для светских феодалов. Гораздо более важные последствия для политического развития Англии изучаемого периода имела борьба за землю и раздел ренты между крупными феодалами, которых возглавляли бароны, и мелкими и среднепоместными феодалами, обычно объединяемыми под именем рыцарей. Эта борьба достаточно острая и в XII в., особенно усилилась в XIII в. в связи с развитием товарно-денежных отношений, мобилизацией земли и все более увеличивавшимися различиями в экономической роли баронства и рыцарства. Более гибкое экономически и жизнеспособное мелковотчинное и средневотчинное землевладение могло развиваться и укрепляться в основном за счет крупного баронского землевладения. Формы этой борьбы внутри класса феодалов были весьма различны. Мы можем судить о них как по прямым, так и по некоторым косвенным данным. О наличии такой борьбы говорит прежде всего огромное количество судебных исков о земле, наводнявших все инстанции королевских судов и многие сеньориальные суды (иски по приказу о «праве» разбирались и в сеньориальных судах), этих монастырей (Вестминстерские статуты. М., 1848, стр. 74, 83). Все эти постановления имели целью приостановить рост церковного землевладения и ограничить свободу церкви в распоряжении принадлежащей ей землей, Страсть английских феодалов к «сутяжничеству», отмечавшаяся некоторыми исследователями, очевидно, была следствием ожесточенной борьбы за землю в их среде. Судебным искам обычно предшествовало прямое насилие ответчика по отношению к истцу, чаще всего более крупного и влиятельного феодала по отношению к более мелкому и слабому: захват земли, права патроната, права опеки над малолетним наследником путем обмана или прямого насилия. Неслучайно один из главных владельческих исков, созданных судебными ассизами Генриха II, еще в XII в. носил название «ассизы о новом захвате». Косвенными свидетельствами этой борьбы являются вся система общего права и юридические трактаты XII—XIII вв., которые уделяют исключительно большое внимание регулированию поземельных отношений внутри господствующего класса и, в частности, защите владельческих прав феодалов против захватчиков их земель, доходов, рент и т.д. Об ожесточенной борьбе за землю мы узнаем также из ст. 25 «Петиции баронов» 1258 г. Из нее видно, что многие магнаты и могущественные люди в королевстве (magnati, potentiores regni) часто брали (очевидно, скупали) у евреев-ростовщиков долговые обязательства мелких феодалов или земли, отданные ими в залог, и захватывали эти земли, отказываясь вернуть их собственникам, даже когда те хотели уплатить долг. Зная, как велика была задолженность феодалов, особенно мелких и средних, нетрудно представить себе, как наживались магнаты Англии на бедствиях более мелких землевладельцев. Борьба за землю между крупными и более мелкими феодалами проявлялась и в другой форме, — в столкновениях из-за раздела ренты между представителями феодальной иерархии, воздвигавшейся над каждым держанием. На известную долю в этой ренте претендовал не только феодал, непосредственно эксплуатировавший данное держание как свою феодальную собственность, но и все вышестоящие члены иерархии, вплоть до короля. Практически эта доля ренты выражалась в таких платежах, как рельефы, брачная подать, иногда щитовые деньги. Вышестоящие сеньоры претендовали также на часть доходов от права опеки и выморочных держаний, от права на церковный патронат в данном маноре, а иногда на известную долю той военной повинности, которую держатель феода был обязан выполнять в пользу непосредственного или вышестоящего лорда. Многие из них требовали от своих арьервассалов обязательного посещения своих феодальных курий. За правильное поступление всех этих платежей и повинностей, источником которых в конечном итоге была феодальная рента, получаемая непосредственным владельцем земли от крестьян, шла постоянная борьба между крупными феодалами, стоявшими, как правило, на верхушке феодальной лестницы, и мелкими и средними феодалами, преимущественно субдержателями низших ступеней. Отголоски этой борьбы за ренту можно видеть в 1—6 статьях баронов 1215 г., которые требуют ограничения размера рельефов и вспомоществований, взимаемых не только с держателей in capite их сеньором-королем, но и сеньорами арьервассалов; а также в 9, 10 и 12 ст.ст. Вестминстерских провизий, направленных против злоупотреблений сеньоров своим правом опеки по отношению к их несовершеннолетним вассалам. Одним из наиболее ярких и обычных проявлений борьбы между выше и ниже стоящими феодалами и в XII и особенно в XIII в. была субинфеодация, которая часто использовалась мелкими и средними феодальными землевладельцами как способ уклонения от раздела получаемой ими феодальной ренты с вышестоящими сеньорами. Создавая новые промежуточные звенья в феодальной иерархии, субинфеодация на практике обычно приводила к тому, что вышестоящие сеньоры, отделенные от непосредственного владельца земли целой цепью промежуточных лордов, постепенно теряли фактически свое право собственности на субинфеодированное феодальное держание, а следовательно, и право получать с него свою долю ренты. Таким образом, в форме субинфеодации, под которой в XIII в. нередко скрывалась купля-продажа земли, совершалось перемещение земельной собственности от высших слоев господствующего класса к низшим. О широком распространении субинфеодации свидетельствуют некоторые данные Сотенных свитков 1274 г., которые содержат ответы присяжных на вопрос о том, какие держания, прежде находившиеся в руках непосредственных вассалов короля, теперь держатся от промежуточных лордов. По этим данным, за 58 лет, с 1216 по 1274 г., по всем графствам Англии было субинфеодировано более чем 300 держаний. Эта цифра показывает лишь незначительную часть всех актов субинфеодации, совершенных за эти 58 лет, так как присяжные фиксировали лишь отчуждение земли коронными вассалами, тогда как нам известно из других источников, что в XIII в. широко субинфеодировали свои земли и держатели коронных вассалов. Если так легко и широко нарушались верховные права короны, то еще чаще и легче субинфеодации производилась за счет ее держателей in саpite. Характерно, что, как показывают те же Сотенные свитки 1274 г., при субинфеодации часто более крупные земельные комплексы — баронии и даже феоды — дробились на мелкие части. Это свидетельствует о том, что субинфеодация увеличивала именно количество мелких и средних вотчин за счет крупных. Косвенное отражение борьбы за землю и ренту, происходившей в XIII в. в связи с явлениями субинфеодации, можно видеть в жалобах на ее последствия, которые встречаются в петициях и законодательстве XIII в. и которые, очевидно, исходили от представителей баронской верхушки. Впервые эти жалобы прозвучали в ст. 27 петиции баронов 1258 г., правда, применительно к частному случаю субинфеодации — к актам передачи земли в приданое (in maritagium). Такая передача земли принадлежала к так называемым условным дарениям (donum conditionalem), которые явились одним из распространенных видов субинфеодации. Наиболее обычным условием пожалования при таких дарениях, особенно в приданое,— было условие, что дар будет возвращен обратно в случае отсутствия прямого потомства у того, кому он был передан. На практике же лица, получившие землю на этих условиях, всячески уклонялись от их соблюдения, превращая «условное дарение» в обычный акт субинфеодации. Ст. 27 петиции баронов требовала пресечения подобной практики в пользу вышестоящих сеньоров, которые обычно выступали как жалователи таких условных дарений. О том, что подобные жалобы со стороны магнатов Англии не прекращались и позднее, свидетельствует издание в 1285 г. специального постановления (1 ст. II Вестминстерского статута), направленного против злоупотреблений условными дарениями, и в 1290 г. статута Quia emptores. К этим статутам мы еще вернемся ниже, заметим пока лишь, что издание статута 1290 г. прямо мотивировалось теми неудобствами, которые терпят от субинфеодации преимущественно «магнаты» Англии.

Все отмеченные выше проявления борьбы за землю и ренту между крупными и мелкими и средними феодалами значительно обострились к середине XIII в. Об этом свидетельствует не только рост количества тяжб о земле в этот период и широкое распространение субинфеодации, но и большое количество вооруженных конфликтов на этой почве. С начала XIII в. частым поводом для таких конфликтов являлись споры об общинных угодьях, ставшие особенно актуальными в этот период в связи с тенденцией к расширению огораживаний. Если наиболее активными огораживателями, как показывает исследование К. Д. Авдеевой, в XIII в. являлись крупные светские и духовные феодалы, то участие в расхищении общинных земель принимали также и представители низших и средних слоев господствующего класса. В то же время именно эти слои пытались противодействовать огораживаниям крупных лордов, считая что они ущемляют их интересы. Хотя обычно они пытались отстаивать свои права на огороженные участки судебным путем, опираясь на Мертонский и II Вестминстерский статуты, но нередко они, используя недовольство крестьян, возглавляли вооруженные нападения на огороженные территории, производили потравы, разрушения изгородей и т.д. В середине XIII в. особенно усиливаются вообще открытые вооруженные столкновения между феодалами из-за земли, пользования феодальными правами и т.д. В годы, предшествовавшие началу «баронской войны» (1258), и в течение всего периода политической смуты до 1267 г. включительно во всех графствах Англии открыто совершались разбойничьи наезды феодалов на земли соседних маноров, сопровождавшиеся грабежами, захватом земли, угоном скота и людей и прочими насильственными актами. В Placitorum abbreviatio за период с 125.3 по 1267 г. содержится до 120 тяжб, связанных с такого рода насилиями и наездами на владения отдельных феодалов. В период 1265—1267 гг. такие вооруженные столкновения стали настолько обычным явлением, что даже Мальборосский статут—; первый статут, изданный после прекращения «баронской войны», констатировал, что в предшествующие годы «многие магнаты и другие считали для себя недостаточным искать своего права в королевской курии, как это следовало, но сами наносили обиды своим соседям и получали от них высокие выкупы по своей воле». Конечно, повседневное применение «кулачного права» в этот период облегчалось и даже стимулировалось общей политической неурядицей, но характерно, что подобного рода феодальные эксцессы в значительном количестве имели место еще в начале 50-х гг. задолго до общеполитических конфликтов. Это, между прочим, указывает и на то, что политические конфликты, в которых, как мы покажем ниже, немалую роль играли противоречия между крупными и мелкими феодалами, подготовлялись исподволь в сфере поземельных отношений, сложившихся внутри господствующего класса. К сожалению, краткие записи судебных протоколов по этим тяжбам не содержат никаких прямых указаний на то, крупные или более мелкие феодалы были виновниками или пострадавшими в этих феодальных эксцессах. В тревожные годы «баронской войны» такие вооруженные нападения на соседей, возможно, совершали не только магнаты, но и более мелкие феодалы, использовавшие общую политическую ситуацию для расширения своих земельных владений. Однако в обычное время главными виновниками подобных феодальных эксцессов чаще являлись более крупные феодалы, использовавшие свое материальное и военное превосходство над своими вассалами и менее влиятельными соседями. Борьба за землю между крупными и мелкими феодалами не прекратилась и с концом «баронской войны». Это видно хотя бы из того, что законодательство конца XIII в. также в основном было посвящено регулированию поземельных отношений внутри класса феодалов и, в частности, между крупными феодалами — главными лордами феодов и более мелкими — арьервассалами. Борьба за землю и ренту в Англии XIII в., как мы уже заметили, создавала основу и для ожесточенной политической борьбы между основными группировками феодального класса, которая делала конфликты в его среде еще более острыми. Позиция королевской власти перед этой борьбой внутри господствующего класса оказывалась очень сложной. Вынужденное учитывать в какой-то мере материальные интересы обоих борющихся группировок, центральное правительство должно было маневрировать между ними, идя на уступки то одним, то другим и постоянно оглядываясь на недовольных. Этот зигзагообразный характер политики центрального правительства еще более усугублялся тем, что короли участвовали сами в этой борьбе, в качестве лично заинтересованной стороны, как крупнейшие феодальные землевладельцы страны, также стремившиеся к расширению своих земель и доходов. Все же в политике центрального правительства можно проследить некоторые общие тенденции, отражавшие объективные закономерности развития английского феодального класса и государства. Эти общие тенденции сказывались более или менее отчетливо на протяжении всего XIII в., продолжая линию, наметившуюся в политике Генриха II, и особенно рельефно выступили во второй половине XIII в. Во всех основных проявлениях этой борьбы королевская власть иногда сознательно, иногда бессознательно оказывалась на стороне мелких и средних феодалов и действовала вопреки крупным. Это обусловливалось как экономическими, так и политическими причинами. Королям, со времени Генриха II и даже еще раньше, приходилось отстаивать экономические и политические интересы низших слоев господствующего класса, поскольку они составляли главную опору королевской власти, в его среде. С другой стороны, непосредственные столкновения из-за земли и ренты у короля как феодального сеньора возникали не с массой мелких и средних феодалов — преимущественно арьервассалов,— но с крупнейшими феодалами страны, его непосредственными держателями. Поэтому еще в XII в. законодательство английских королей, складывающееся общее право и королевские суды действовали в направлении защиты мелкого и среднепоместного феодального землевладения против крупного. Даже в период правления Джона и Генриха III, когда не было издано никаких новых законов в поддержку мелкого и среднего землевладения, все же объективный ход развития английского феодального государства и права содействовал укреплению этого слоя феодалов. При Генрихе III, несмотря на союз с Римской курией, поддержку иностранных фаворитов и огромный рост налогов, что, казалось бы, должно было действовать во вред рыцарству, общее право развивалось и уточнялось в направлении, намеченном реформами Генриха II. Усовершенствовался судебный аппарат, в котором все большую и большую роль играли представители этих слоев населения, устанавливалась судебная процедура, облегчавшая защиту «свободного-держания». Несмотря на обиды и притеснения, которым мелкие и средние феодалы подвергались со стороны короля и его могущественных фаворитов, в толще общественной жизни страны, под защитой общего права и королевских судов продолжался процесс консолидации укрепления рыцарских слоев класса феодалов, которому объективно способствовала централизация феодального государства. В конце XIII в. эта тенденция к защите мелких и средних феодалов против крупных со стороны королевской власти снова становится совершенно очевидной. Ею проникнуто все законодательство Эдуарда I, дополнявшее и реформировавшее общее право в области гражданских и, в частности, земельных исков в пользу мелких и средних феодалов-арьервассалов и зажиточных фригольдеров, ограничивавшее права сеньоров на захват скота их держателей, право опеки и другие, сеньориальные права в отношении вассалов. Все эти льготы для низших и средних слоев феодального класса создавали неудобства для крупных феодалов Англии. В частности, невыгодную для них позицию, вплоть до самого конца XIII в. (до конца 80-х—начала 90-х гг.) королевская власть занимала и в вопросе о субинфеодации, не принимая никаких мер против массового перемещения феодальной земельной собственности от крупных феодалов к мелким и средним. Только в 1285 г. Эдуард I вынужден был отчасти пойти навстречу баронской верхушке в этом вопросе, хотя жалобы на последствия субинфеодации, как было отмечено, раздавались еще в 1258 г. Некоторой уступкой крупному землевладению, очевидно, являлась уже упоминавшаяся первая статья II Вестминстерского статута, известная под названием «de donis conditionalibus». Статут категорически запрещал держателям условных дарений отчуждать их до совершеннолетия наследников, к которым они должны были перейти, согласно условиям пожалования, и подтвердил безусловное право дарителя — обычно крупного феодала — на возврат земли в случае несоблюдения условий дарения, в частности, отсутствия наследников у держателя. Незаконно отчужденные условные дарения должны были быть немедленно возвращены наследникам, а в случае их отсутствия-—дарителям. Однако последовавший за ним вскоре статут Quia emptores 1290 г., разрешавший вопрос о субинфеодации в более общем плане, хотя отчасти также шел навстречу интересам крупных феодалов, но в потенции представлял для них и некоторую угрозу. Согласно статуту, отныне земля могла передаваться держателям низших ступеней только .при условии, чтобы новый ее владелец «держал эту землю или держание от главного лорда феода и за те же службы и повинности, за которые их прежде держал тот, кто дал их ему в феод»,— то есть на условии уже не субинфеодации, а субституции. Нет сомнения, что статут был продиктован стремлением магнатов Англии и самого короля отстоять свою долю феодальной ренты со всех земель, главными лордами (верховными собственниками) которых они являлись, от посягательств нижестоящих феодалов — фактических владельцев этих земель. Однако нельзя упускать и другую сторону статута. Запретив субинфеодацию, он в то же время разрешал субституцию, то есть свободную продажу земли и держаний при условии превращения ее покупателей в непосредственных держателей главных лордов. Основная часть статута начинается с постановления о том, что «отныне каждому свободному человеку будет позволено по своему желанию продавать свою землю или держание или его часть...».

Если, запрещая субинфеодацию, статут шел навстречу интересам магнатов, то, разрешая свободное отчуждение земли, он отвечал назревшим потребностям низших и средних слоев класса феодалов, заинтересованных в максимальной свободе распоряжения землей. Ведь субинфеодации была им нужна лишь как легальная возможность сделок с землей и часто была связана для них с большими дополнительными издержками. Куда выгоднее было просто покупать и продавать землю без всяких феодальных прикрытий. В этом смысле статут 1290 г. в потенции угрожал крупным феодалам расхищением их земельного фонда не меньше, а может быть и больше, чем субинфеодация. Но в данный момент он спасал их от непосредственной угрозы и поэтому вызывал их всемерную поддержку. Статут, впрочем, создавал для них угрозу на будущее и в другом отношении. Так как сам король являлся главным лордом многих феодов и многие бароны являлись на этих феодах его держателями, то запрещение субинфеодации для них означало невозможность испомещения на своих землях новых вассалов и должно было в дальнейшем привести к сокращению ступеней феодальной иерархии и к расширению слоя непосредственных держателей короны за счет мелких и средних феодалов небаронского происхождения. Тем самым в перспективе статут должен был привести к ослаблению социального и политического влияния магнатов и сокращению числа их вассалов и, наоборот, к усилению социальной опоры короля в средних и низших слоях господствующего класса. Однако политика королевской власти способствовала объективно некоторому ослаблению крупного феодального землевладения в пользу мелкого и среднего не только своим законодательством и практикой общего права в королевских судах, но и другими средствами. Не последнее место среди них занимали те столкновения из-за земли и раздела ренты, в которых участвовал сам король как верховный собственник земли в стране и сеньор своих вассалов и которые были обычным явлением, не только в XII, но и в XIII в. Выше уже отмечалось, что эти конфликты, как правило, не затрагивали мелких феодалов, которые стояли слишком далеко от короля на феодальной лестнице, чтобы иметь основание для дележа с ним феодальной ренты. Напротив, в сфере повседневных отношений между королем и его непосредственными вассалами — баронами такие конфликты возникали постоянно и часто были чреваты для них весьма неприятными экономическими последствиями. Сталкиваясь со своим сеньором-королем, который использовал для давления на своих вассалов не только свои обычные сеньориальные права, но и весь авторитет общественной власти, бароны не были в состоянии противостоять ему один на один и вынуждены были поступаться в пользу своего сеньора многими материальными интересами. Эта сторона королевской политики довольно хорошо освещена в литературе в отношении фактов, хотя трактовалась обычно неправильно — как проявление ее «нефеодальной» или «антифеодальной» направленности. Если отвлечься от этой неправильной трактовки, то обильный и свежий фактический материал по этому вопросу можно найти, в частности, в упоминавшейся выше работе Джолифа, главным образом применительно к правлению короля Джона. Джолиф показывает, как этот король, нарушая феодальный обычай, ввел новую практику сбора рельефов с коронных вассалов, согласно которой сумма рельефа устанавливалась по соглашению с феодалом значительно выше «обычного» рельефа, а обеспечением его уплаты служила вся земля вассала, которая могла быть конфискована королем в случае невыполнения соглашения. Такие же финансовые соглашения под залог всех земель феодала стали практиковаться в это время и в отношении осуществления других сеньориальных прав короля — права опеки, права женитьбы наследников и т.д. Конфискации земель часто подвергались вассалы короля, не желавшие выполнять военной службы, не говоря уже о тех, которые «отъехали» к врагам короля или являлись в данный момент его политическими противниками. Интересный материал по этому же вопросу содержится в упомянутой выше статье М. А. Барга ш, если только рассматривать его правильно, то есть с точки зрения взаимоотношений короля с его непосредственными вассалами, а не с классом феодалов вообще. Автор приводит интересные примеры взимания произвольных рельефов с вассалов короны даже после 1215 г., а главное—показывает, что вследствие быстрой смены владельцев, рельеф, даже если он не выходил за рамки обычая, иногда падал на одну и ту же баронию сравнительно часто и оказывался довольно обременительнымш. М. А. Барг указывает также на разорение баронских вотчин, находившихся в опеке короля, и на массовые конфискации ХШ в., которые, как мы заметили выше, в основном обрушивались также на баронское землевладение. Подобные действия королевской власти, диктовавшиеся в конечном итоге стремлением королей урвать в свою пользу максимально возможную долю феодальной ренты, получаемой его вассалами, могли в какой-то мере подрывать их экономическое благополучие и объективно способствовать дроблению бароний и общему сокращению баронского землевладения в XII — XIII вв. Даже Эдуард I, старавшийся внешне всегда действовать на «законном основании», ревниво следил за тем, чтобы его вассалы и другие крупные феодалы не расширяли своих земельных владений, и не превышали своих судебных и фискальных привилегий. После расследования 1274 г., которое имело целью выяснить различные виды нарушения прав короны со стороны феодалов, Эдуард I в течение многих лет возбуждал судебные иски против нарушителей, обычно крупных феодалов. В этих исках последние в сущности не имели законных возможностей защищаться против короля. Хотя внешне эти процессы велись со всем соблюдением процессуальных норм, но фактически решения по ним никогда не шли в разрез с волей короля. Король мог иногда простить захват, совершенный его вассалом, и пойти с ним на мировую, но если захватчиком оказывался сам король, то борьба с ним в суде была бессмысленной. Эта «сеньориальная» сторона королевской политики не только содействовала ослаблению баронского землевладения, но в известной мере использовалась мелкими и средними феодалами для своего обогащения. К ним попадала значительная часть тех земель, которые проходили через руки короля в процессе обычных и экстраординарных конфискаций. Анализ списков лиц, которым в XIII в. давались земельные пожалования, убеждает в том, что в большинстве случаев все же это были люди незнатные, неизвестных фамилий, отличившиеся на военной и гражданской службе короля и не связанные с баронской аристократией. Многие из них впервые получали земельные пожалования. Об этом же свидетельствует отмеченный, в частности, М. А. Баргом факт, что обычно при передаче конфискованных крупных земельных владений новым держателям, эти крупные комплексы дробились на части иногда довольно мелкие, что также укрепляло фонд мелкого и среднего феодального землевладения. На «бедствиях» баронов, таким образом, при посредстве центрального правительства обогащался и укреплялся слой мелких и средних феодалов, составлявший важную политическую опору королевской власти. Таким образом, в экономической сфере — в сфере борьбы за землю и ренту — королевская власть в целом действовала в интересах рыцарской группировки феодалов, в. ущерб баронской. Но эта борьба за землю и ренту в среде класса феодалов, как и повсюду в феодальном обществе, была тесно связана с борьбой за власть, реальную основу которой она и составляла. Если борьба за землю и доходы между духовными и светскими феодалами в конечном итоге выливалась в XIII в. в политическую борьбу между церковью и государством, то борьба за землю и доходы между крупными, средними и мелкопоместными феодалами также имела свое политическое выражение. В то же время в политическую сферу неизбежно переносилась и борьба, происходившая на экономической почве между королем и его непосредственными вассалами. И это вполне естественно, так как именно в политической борьбе в конечном итоге решался вопрос и о распределении материальных благ между различными группами феодалов — земли и разных видов ренты. До середины XIII в., когда рыцарство впервые стало выступать со своей особой политической программой, отличной как от программы баронов, так и от программы короля, в политической жизни Англии на первом плане неизменно оказывалась борьба за власть и политическое влияние между королевской властью и крупнейшими феодалами страны — баронами. Однако поскольку эта борьба объективно велась за усиление центральной государственной власти, в которой в этот период были крайне заинтересованы феодальные группировки, примыкавшие к рыцарству, то она отчасти являлась также отражением и тех конфликтов, которые в этот период имели место между крупными и мелкими феодалами.

Проявления борьбы за власть и политическое влияние между королем и баронами были очень разнообразны. В центре ее стояли столкновения из-за юрисдикции. Как было отмечено, решающий удар по феодальным иммунитетам, которые являлись главным источником политического влияния крупных феодалов, а также приносили им значительные доходы, был нанесен законодательством Эдуарда I, в частности Глостерским статутом 1278 г. и последовавшими за ним расследованиями quo warranto. В этих судебных расследованиях, проводившихся согласно статуту 1278 г., феодалы-иммунисты должны были доказать свои права и основания на владение теми или иными иммунитетами. При этом представители короля в этих процессах исходили из юридической теории королевской власти, согласно которой всякая частная юрисдикция (кроме права держать манориальную курию или простую курию для свободных) могла быть лишь результатом королевского пожалования и должна была опираться на хартию. Право захвата или давности владения не признавалось ими законным основанием для пользования иммунитетом. Точное соблюдение этой юридической максимы должно было повлечь за собой конфискацию примерно половины всех иммунитетов, так как, по данным расследования 1274 г., не более половины феодалов-иммунистов пользовались своими правами по хартии королей. Центральное правительство в XIII в., в частности, вело мелочную повседневную борьбу с попытками крупных феодалов расширить сферу своего политического влияния путем привлечения в свои феодальные курии свободных держателей и мелких феодалов, обязанных посещать собрания сотен и графств. Тем самым нарушалась система местного управления и подрывалось влияние правительства на местах. Такая узурпация прав короны, носившая на языке XIII в. название subtractio sectae hundredi et comitatus, решительно пресекалась правительством Эдуарда I. Он возбуждал против виновных в этом магнатов судебные иски в порядке разбирательств quo warranto. Правда, прокламированная Глостерским статутом конфискация всех «необоснованных» иммунитетов в конце концов так и не состоялась. Очевидно, под давлением недовольства магнатов Эдуард I с целью их успокоения в 1290 г. счел нужным уточнить задачи расследований quo warranto новым статутом, который фактически признал право давности владения (со времени до начала правления Ричарда I) достаточным основанием для пользования иммунитетом при условии, если король (Эдуард I) заново подтвердит это право своей хартией до явки иммуниста на суд. Последовавшее в том же году дополнительное разъяснение разрешало феодалам вообще не являться в суд, но просто запастись королевским подтверждением своих прав. Едва ли, впрочем, целью короны при издании Глостерского статута была конфискация всех иммунитетов, не опирающихся на хартии. Правительство стремилось лишь вернуть себе судебные и административные права, узурпированные в период смуты 50—60-х гг., и определить на будущее место сеньориальной юрисдикции в государственном управлении, утвердив верховенство над ней королевской власти, как единственного источника всякой юрисдикции. Глостерский статут был, по-видимому, сознательно сформулирован в весьма туманных выражениях, которые можно было истолковать в том смысле, что все иммунитеты, не опирающиеся на хартии, будут подвергнуты конфискациям. Эти туманные формулировки имели целью побудить иммунистов позаботиться о новом утверждении их привилегий королем. И эта цель, несомненно, была достигнута, несмотря на уточнения 1290 г. После расследований quo warranto был прочно установлен принцип обязательности королевской хартии для пользования всяким иммунитетом, дальнейшие узурпации феодалами судебных и других прав прекратились, приостановлено было появление новых иммунитетов в сколько-нибудь широких масштабах, все иммунитеты были поставлены под строгий контроль центрального правительства и подчинены общим нормам права и судопроизводства, действовавшим в королевских судах. Борьба за власть между центральным правительством и баронской верхушкой заметна и в той решительности, с которой короли пресекали малейшее проявление неуважения к авторитету центрального правительства и его органов со стороны крупных феодалов, привлекая их за это к своему суду. Правительство во второй половине XIII в. вело упорную борьбу с феодальными усобицами и военной независимостью крупных феодалов. Оно тщательно следило за тем, чтобы они не строили замков без разрешения правительства, считая такого рода акты тяжелым правонарушением; категорически запрещало даже влиятельнейшим магнатам Англии укреплять свои владеният. Постоянные опасения того, что крупные феодалы страны могут начать междоусобицы, чреватые опасностями и для центрального правительства, побуждало последнее на протяжении XIII в. постоянно запрещать даже турниры, так как на них обычно съезжалось много вооруженных феодалов. Военные столкновения между феодалами преследовались Эдуардом I особенно сурово. Это видно на примере длительного вооруженного конфликта, имевшего место в 1289—1290 гг. между эрлами Глостерским и Герефордским из-за земель Brecenouce в Уэльсской марке. Вина обоих магнатов, с точки зрения Эдуарда I, усугублялась еще тем, что они начали военные действия во время его поездки на континент и вопреки изданному королем перед отъездом запрещению всем феодалам собирать в его отсутствие военные отряды и нападать друг на друга. Оба эрла игнорировали это распоряжение так же, как и специально адресованное им письмо короля из Франции, призывавшее их прекратить войну до его возвращения, и продолжали взаимные военные действия. После возвращения Эдуарда I эрл Герефордский подал жалобу в суд на своего противника, обвиняя его в том, что он первый напал на его владения. Эдуард I немедленно взял инициативу процесса в свои руки и обвинил обоих эрлов в нарушении королевского запрета, утверждая, что их поступки были следствием «невыполнения обоими эрлами (королевского постановления) или тайного сговора между ними». Процесс, таким образом, приобрел общегосударственное значение как своего рода демонстрация политического верховенства английского короля над магнатами. Король попытался в столь важном политическом вопросе опереться на авторитет пэров обоих виновников— феодалов Уэльсской марки. Поручив ведение дела суду из трех своих советников (епископа Илийского, Вильяма де Валенс и судьи Джона Метингама), король в качестве свидетелей и присяжных пригласил на суд 9 крупнейших феодалов марки и 24 рыцаря и свободных держателя этой области. Однако лорды марки, очевидно, сочувствуя виновным и считая, что, вмешиваясь в это дело, король , нарушает привилегии марки, уклонились от принесения присяги, заявив, что «они никогда не слышали, чтобы они сами или их предки когда-либо до сих пор принуждались к присяге в такого рода делах» и что «никогда подобные приказы королей не применялись в их области, и все дела, касающиеся марки, всегда решались согласно обычаям и порядкам марки». Больше того, они заявили, что это дело должно разбираться судом пэров провинившихся баронов, без которого король, по их мнению, не мог принять решения. Эдуард I, однако, этим не смутился и приказал, несмотря на отказ магнатов, продолжать расследование через присяжных — рыцарей и свободных держателей обоих эрлов. Расследование подтвердило неоднократные вооруженные набеги людей графа Глостера на земли графа Герефордского, совершенные в 1289 г. и даже в 1290 г., уже после соответствующих специальных запрещений короля. После ряда затяжек, вызванных тем, что эрл Глостерский оспаривал показания присяжных, в конце 1291 г. решением суда оба эрла были арестованы, а их иммунитетные привилегии в марке конфискованы. Суд мотивировал столь строгое решение тем, что «все эти наглые и заранее подготовленные этим эрлом (Глостерским) и его людьми из Гламорганы (поступки) были совершены ими благодаря их уверенности в том, что при помощи привилегий марки они смогут избежать наказания и опасностей, которые по заслугам должны были их постигнуть, если бы они совершили подобные проступки, где-либо в нашем королевстве вне марки». Конфискация иммунитетов мотивировалась тем, что виновные «должны быть наказаны именно в отношении того, что побудило их к совершению столь безрассудной наглости», а арест тем, что «они оказали неуважение и неподчинение господину королю, вопреки его настойчивой просьбе». Характерно при этом, что конфискации иммунитетов и аресту были подвергнуты оба эрла, хотя эрл Герефордский и был признан оборонявшейся стороной. То, что он вступил в войну со своим обидчиком вместо того, чтобы искать защиты против него в королевском суде, было сочтено также нарушением королевского мира и королевских распоряжений. Процесс весьма недвусмысленно продемонстрировал решимость правительства бороться с такими феодальными эксцессами, не считаясь с могуществом и политическим влиянием виновных. Все мероприятия короны, направленные на ограничение политического влияния баронства, несомненно были выгодны основной части господствующего класса и отвечали ее стремлениям, выраженным в ряде политических документов XIII в., исходивших от рыцарства. Интересами этого слоя феодалов были продиктованы все наиболее прогрессивные статьи Великой хартии вольностей, усовершенствовавшие, судебную систему, созданную реформами Генриха II, и Вестминстерские провизии 1259 г., во многом предвосхищавшие антииммунитетные мероприятия второй половины XIII в. Отвечало интересам мелких и средних феодалов и постоянное стремление английских королей, начиная с Генриха I, подбирать свой аппарат в центре и на местах из их числа. А ведь от того, какие элементы класса феодалов будут сидеть в правительственном аппарате, в значительной мере зависело и решение вопроса о распределении внутри этого класса земельной собственности, ренты, государственных доходов и на местах и в масштабе всей страны.

В местном управлении со времени Генриха II преобладающая роль безусловно принадлежала рыцарям (milites) ' и зажиточным фригольдерам (liberi et legeles homines). Из них составлялись комиссии присяжных, от которых зависели все судебные решения. С середины XIII в. шерифы тоже назначались из числа мелких или среднепоместных феодалов-рыцарей или вальвасоров. Из этого же круга лиц вербовались обычно бейлифы сотен, коронеры, сборщики налогов и присяжные, проводившие различные правительственные расследования. И хотя эти представители местной администрации нередко вызывали возмущение тех же мелких феодалов и крестьянской верхушки своими злоупотреблениями, все же такой состав аппарата был для них гораздо выгоднее, чем если бы им заправляли местные магнаты. Эти же слои господствующего класса имели в XIII в. значительное влияние и в центральном аппарате. Хотя в числе высших сановников королевства, особенно в отдельные периоды, встречались крупнейшие феодалы Англии, но в королевских судах, казначействе, а иногда и в узком королевском совете сидели преимущественно выходцы из того же слоя средних и мелкопоместных феодалов, на которых королям было легче опираться в их борьбе с феодальным сепаратизмом, чем на представителей баронской аристократии. И в этом вопросе то, что было выгодно мелким и средним феодалам, оказывалось неудобным для баронской аристократии. Итак, в той борьбе за землю, раздел ренты и политическое влияние, которая происходила в XIII в. между крупнейшими феодалами страны (баронами) и мелкими и средними феодалами (рыцарством), королевская власть в основном объективно поддерживала последних. Другими словами, процесс государственной централизации стимулировал развитие господствующего класса Англии именно в том направлении, в котором он развивался со времени нормандского завоевания в силу прежде всего экономических причин: раннего развития в Англии товарно-денежных отношений и более полного вовлечения в них мелковотчинного хозяйства, которое оказалось более жизнеспособным и устойчивым по сравнению с крупной феодальной вотчиной с ее потребительским неповоротливым хозяйством; значительного роста потребностей феодалов; ранней мобилизации земли, связанной с этими общими экономическими явлениями, которая принимала в XII— XIII вв. преимущественно форму субинфеодации. Различия в политике королевской власти по отношению к баронству и рыцарству еще более углубляли разницу в отношении этих двух группировок к усилению центральной власти, разницу, которая в основном определялась различиями в их экономическом положении и их различным местом в феодальной иерархии. Несмотря на свои колебания в сторону вынужденной поддержки центральной власти, баронство всегда в большей или меньшей степени было недовольно ею. Помимо общих причин для недовольства, связанных с финансовой политикой короны, лесными законами и злоупотреблениями администрации, бароны имели свои .особые причины, которые мы охарактеризовали выше. И они упорно сопротивлялись тем централиза-торским усилиям, которые ущемляли их экономические и политические интересы. Это сопротивление постепенно изменяло свою форму. От сепаратистских индивидуальных или групповых бунтов XII в. бароны в начале XIII в. стали переходить к коллективным общебаронским выступлениям, которые все чаще стали прикрываться лозунгами защиты всех свободных людей, требованиями не ослабления и разрушения центрального государственного аппарата, но лишь действенного контроля над ним. Однако под этими новыми формами скрывалась старая реакционная природа феодальных мятежей, враждебных прогрессивному процессу централизации. Бароны хотели поставить себе на службу успехи государственной централизации, подчинив своим узкогрупповым интересам интересы всей страны и даже интересы основной части господствующего класса, что в конечном итоге вело к возрождению феодального сепаратизма, порождало в среде баронов соперничающие группировки, междоусобны и ослабляло центральную власть. Иначе относилось к усилению центральной власти рыцарство, у которого даже в XIII в. не было особых причин быть недовольным политикой королевской власти, кроме тех общих причин, о которых было сказано выше. Представители этой более многочисленной части господствующего класса протестовали лишь против отдельных сторон королевской политики или против политики отдельных королей, ущемлявшей их интересы, но не против усиления центральной власти вообще. Они, подобно годам, стремились лишь несколько ослабить фискальные требования короны и упорядочить систему административного управления. Оппозиция правительству со стороны мелких и средних феодалов в целом носила более прогрессивный характер, чем оппозиция баронов. Во-первых, уже потому, что они представляли собой наиболее передовую экономическую силу внутри феодального класса Англии, которая наряду с крестьянством и горожанами являлась носительницей товарного производства и обмена в стране. Во-вторых, потому, что эта оппозиция имела в виду не подрыв государственной централизации и не ослабление центрального правительства, а напротив, его укрепление, очищение центрального и местного аппарата от коррупции и освобождение его от возможного в таких условиях диктата крупных феодалов. Таким образом, процесс государственной централизации еще более усложнял и обострял все противоречия, которые существовали внутри господствующего класса. Несмотря на внутриклассовый характер этих противоречий, королевская власть не всегда умела вовремя встать на путь компромисса и предотвратить вооруженные столкновения внутри господствующего класса. Подобные столкновения, с одной стороны, сопровождались рецедивами настоящих феодальных усобиц, с другой стороны, неизбежно втягивали в борьбу широкие слои городского населения и свободного крестьянства, имевшие свои основания для недовольства политикой правительства. Такое расширение фронта борьбы было крайне нежелательно для всех феодалов, так как оно происходило в условиях обостряющейся классовой борьбы в деревне и социальных столкновений в городах. Положить конец этой политической неустойчивости, препятствовавшей успехам государственной централизации, можно было только путем урегулирования основных спорных вопросов внутри класса феодалов. А это урегулирование могло быть следствием только широкого соглашения между борющимися группировками феодалов и между всеми ними и королем по вопросу о разделе власти и доходов, соглашения, которое могло быть достигнуто лишь за счет все большего усиления эксплуатации и бесправия крестьянских масс. Внутриклассовый характер этой борьбы за власть и доходы допускал и даже делал в конечном итоге неизбежным такое соглашение. Но практически оно могло быть и было достигнуто только в ожесточенных схватках, в которых баронство, рыцарство, королевская власть могли померяться друг с другом своим влиянием и определить соотношение материальных и политических сил внутри класса феодалов и вообще внутри страны. Основные этапы этой борьбы, в которой рождалось широкое политическое соглашение внутри английского класса феодалов, мы проследим в следующей главе.