Предметом нашего анализа будут два важных документа, отражающих политические, экономические и религиозные требования буржуазии и нового дворянства в начале революции. Это, во-первых, «Петиция о корне и ветвях», поданная месяц спустя после созыва Долгого парламента, во-вторых, «Великая ремонстрация», завершающая первый этап революционной борьбы. В этих двух документах мы имеем перед собой программу английского пуританизма начального периода революции, в которой выражены еще не расчлененные, не дифференцированные требования пресвитерианской буржуазии и индепендентского джентри.

«Петиция о корне и ветвях» была подана от имени жителей Лондона, Миддлсекса и других графств Англии. Петиция проникнута страхом перед «католической опасностью», которая угрожает и внутри страны и извне. Внутри эту опасность создают архиепископы и епископы, склонные к католицизму «прелаты» — представители высшего англиканского духовенства, проникнутые арминианскими тенденциями, близкими к католицизму. Извне угрожает могущественная католическая партия, победа которой означала бы гибель «дела протестантизма» в Европе, усиление католической и феодально-абсолютистской реакции. В епископской власти Яков I видел оплот королевского абсолютизма в Англии. «Нет епископов, нет и короля»,— гласил известный тезис апологета абсолютной монархии, доказывавшего «божественный характер» королевской власти. Подобно королю, епископы также подчеркивали «божественное происхождение» своей власти. Авторы «Петиции о корне и ветвях», наоборот, доказывали, что власть епископов — «человеческое установление», и требовали отмены епископата, как учреждения вредного и опасного для церкви и государства.

В «Петиции о корне и ветвях» ставится вопрос о низшем духовенстве, которое весьма запугано епископами и обнаруживает из страха перед «прелатами» «душевную слабость». Представители низшего духовенства не проповедуют «божьей правды», под которой подразумевается кальвинистское учение о предопределении.

Бичуя с чисто пуританской непреклонностью пороки и слабости рода человеческого, петиция обрушивается на ленивых, распущенных и развратных священников и монахов, которые, подобно египетской саранче (одна из «казней египетских», по Библии), кишат по всему королевству, особенно в Ирландии, исполняя различные языческие обряды и церемонии. Нет настоящих пастырей, сетует петиция, отсюда невежество и суеверие, в которых коснеет народ.

Обнаруживая чисто пуританскую нетерпимость и ханжество, «Петиция о корне и ветвях» обрушивается на современную светскую литературу, «развращенную и фривольную», отвлекающую людей от изучения «слова божьего»,— надо запретить все то, что ему противодействует и не соответствует. В пуританский список «запрещенных книг» попадают и Овидиевы «Проказы любви», и «Парламент женщин», и «Поэмы» Барнса, и «Баллады» Паркера.

С другой стороны, петиция обрушивается на английских богословов, проповедовавших арминианские взгляды, доказывавших, будто римская церковь является «истинной», никогда не заблуждавшейся в своих основных положениях, или развивавших учение о нравственности, близкое к католическому признанию свободы человеческой воли, что противоречило кальвинистско-пуританскому учению о предопределении.

Суть дела заключалась, однако, не в этих религиозно-этических положениях, а в тех политических выводах, которые делались арминианскими богословами в защиту прерогативы короны, власти епископов, поддерживавших корону.

Высшее, арминиански настроенное духовенство не только поддерживало абсолютистские претензии короля, но и готово было доказывать, что все принадлежит королю, что подданные его не имеют никаких прав собственности на землю и движимое имущество, что король может отобрать у своих подданных все, что захочет, не будучи стесненным в своих действиях никакими законами, ограничивающими его власть и имущественные права. «Петиция о корне и ветвях» полемизирует со сторонниками доктрины, утверждающей, будто король является верховным собственником всех земель, и не только земель, но и всего имущества и доходов своих подданных. Давая столь широкое толкование королевской прерогативы, они пытались обосновать права короля на введение налогов без санкции и утверждения их парламентом, ибо король выше закона, выше общего права королевства.

Мы видим, как в «Петиции о корне и ветвях» переплетены религиозно-этические доктрины и политическая теория, проповедь пуританской (нетерпимости к нарушениям святости субботнего дня и защита экономических интересов и выгод буржуазии. Под оболочкой пуританских нападок на власть епископов, невежество низшего духовенства, на «языческое» суеверие и «католическую опасность» были скрыты политическая борьба и экономические интересы революционных классов, пытавшихся оградить от посягательств короны свою буржуазную собственность и имущественные права. Характерно, что наряду с нападками на епископов составители петиции жалуются на патенты и монополии, раздававшиеся королем в ущерб предпринимательской инициативе и свободе торговли, на рост таможенных пошлин, на сбор корабельных денег, на упадок шерстяной промышленности, на притеснения со стороны властей, которые вынуждают производителей сукна и торговцев суконными изделиями покидать Англию, эмигрировать в Голландию и другие страны, увозя с собой свои промышленные навыки и состояния, которые могли бы быть применены и использованы в Англии.

И наряду с такими вопросами, отражающими интересы передовых в экономическом и политическом отношении классов, в петиции подняты споры по вопросам обрядов, об облачениях и церковном ритуале. Пуритане стремились сочетать свои материальные выгоды и обогащение с идеалом дешевой церкви, независимой от государственной власти или отдельных индепендентских общин. Отсюда их нападки на митры и мантии епископов, на облачение, рясы и капюшоны священников и монахов, на престолы со свечами и богатыми украшениями, на покрытые парчой кафедры проповедников, на скульптурные изображения святых, на суеверные, «языческие» обряды.

В сохранении и восстановлении всего этого культового ритуала и обихода католической церкви в «реформированной», англиканской церкви пуританские ревнители «чистоты» церковной доктрины, обрядов и быта обвиняют «прелатов», стоявших во главе церковного управления. Архиепископы и епископы, дьяконы и архидьяконы — все это «члены антихристова клана», низверженные и изгнанные вместе с папой протестантами континента. В Англии они не только удержались, жалуются составители «Петиции о корне и ветвях», но и усиливают свою власть, опираясь на корону и в свою очередь оказывая ей поддержку, обосновывая ее абсолютистские претензии, ее и свое собственное «божественное установление».

Находятся в Англии, к ужасу и негодованию пуритан, и такие «прелаты», которые считают римскую церковь «истинной» церковью, а папу — ее главой, а не «антихристом», которые отказываются молиться об обращении к «истинной вере» «нашей суверенной королевы» Генриетты Марии, бывшей, как известно, центром притяжения всех католических и прокатолических сил в Англии, центром католических интриг и пропаганды.

Уже в начале 1641 г., когда парламент приступил к обсуждению этой петиции, а вслед за ней билля «О корне и ветвях», обнаружились значительные несогласия между крупными лендлордами и крупной буржуазией, с одной стороны, и джентри и средними слоями буржуазии — с другой, Если первые пуще огня боялись самого принципа равенства и самоуправления, который должен возобладать в церкви в случае уничтожения старой церковной организаций, то вторые видели в нем средство активизации антикоролевских сил, основой которых были народные массы.

Наиболее откровенно классовый смысл сопротивления консервативного большинства парламента уничтожению епископата раскрыл Эдмунд Уоллер: «Наши законы и современное церковное устройство перемешаны, как вино и вода. Я смотрю на епиокопат, как на наружное укрепление или оплот, и говорю себе, что если оно будет разрушено народом, то будет разоблачена тайна, что мы ни в чем не можем ему отказать».

И, отдавая себе отчет в том, как тесно связаны между собой церковь и светское устройство страны, гнет церковных и манориальных лордов, он продолжал: «А что касается злоупотреблений (епископов), то вы можете получить тысячу примеров того, как тяжело приходится разным бедным людям от их лендлордов»,— и заключал, что в случае уничтожения епископата (уничтожить королевскую власть они не помышляли в те дни) «мы должны будем взять на себя тяжелый труд защиты нашей собственности (от притязаний бедных), подобно тому как мы ее недавно отстаивали от притязаний короля».

В этой речи полностью раскрылось существо правого, консервативного крыла парламента, позднее названного пресвитерианским. Вместе с тем впервые обнаружилось наличие серьезных противоречий между буржуазией и новым дворянством по вопросу о целях начавшейся борьбы и методах ее ведения. Эти противоречия еще более обострились к моменту обсуждения «Великой ремонстрации» — этого своеобразного манифеста революции.

Перейдем к анализу этого важнейшего документа пуританизма — «Великой ремонстрации», возникшей в атмосфере крайнего политического напряжения и обострения политических и религиозных противоречий в конце 1641 г.— накануне гражданской войны.

Поездка Карла I летом 1641 г. в Шотландию и признание им пресвитерианского строя шотландской церкви были ловким политическим маневром со стороны короля, стремившегося обеспечить себе поддержку шотландских пресвитериан, т.е. шотландского дворянства и буржуазии, и предотвратить возможную угрозу с севера в случае гражданской войны между королем и парламентом.

Еще больше накалило политическую атмосферу восстание, вспыхнувшее в Ирландии, на которую роялистская партия возлагала большие надежды в случае гражданской войны в Англии. Напомним, что еще Страффорд в роли наместника Ирландии строил планы использования создававшейся им в Ирландии армии для борьбы с революцией, если таковая начнется.

Когда в Ирландии вспыхнуло восстание, в Лондоне ходили слухи, что ирландские мятежники действуют от имени короля, имея за собой поддержку Генриетты Марии, связанной с ирландскими мятежниками, которых поддерживал и римский папа. «Католическая опасность», несомненно, была налицо, она нависала со стороны Ирландии, усугубляя общее напряжение в тот момент, когда ввиду выяснившейся невозможности разрешения конституционных, политических и религиозных противоречий путем парламентской борьбы и прений в рамках взаимной лояльности обе стороны приближались к неизбежной гражданской войне, в которой король склонен был видеть единственный способ повернуть ход событий в свою пользу, подавить вооруженной силой начавшуюся в Англии революцию.

В ноябре 1641 г. «Великая ремонстрация» обсуждалась в парламенте, и 1 декабря этот объемистый документ с длинным перечнем пунктов и требований был представлен королю от имени оппозиционного большинства Долгого парламента.

Обсуждение «Великой ремонстрации» снова обнаруживает наличие серьезных расхождений в лагере парламента. Тем не менее этот документ можно рассматривать как общую программу буржуазии и нового дворянства на данном этапе революции. Кромвель — будущий вождь индепендентского джентри, организатор победы в гражданской войне против короля — еще с 1641 г., в момент представления королю «Великой ремонстрации», заявил, что, если она будет отвергнута королем, для него самого и для его единомышленников — для всех «честных людей», объединившихся в борьбе против стюартовского абсолютизма, не останется ничего другого, как уехать из Англии, покинуть ее навсегда, перейти на положение эмигрантов.

Основу многочисленных параграфов и разделов этого документа, содержащего политические, экономические и религиозные требования пресвитерианской буржуазии и индепендентского джентри, составлял тот же вопрос, который был весьма отчетливо поставлен еще в «Петиции о корне и ветвях»,— это вопрос об обеспечении буржуазной собственности на землю, движимое имущество и на доходы от торговой и предпринимательской деятельности. Это требование красной нитью проходит через многочисленные пункты и параграфы «Великой ремонстрации». Принцип неприкосновенности буржуазной собственности как основы политического и общественного строя Англии был основным требованием, выдвинутым революционными классами еще на первом этапе революции — накануне гражданской войны, начавшейся в 1642 г.

Подобно «Петиции о корне и ветвях», «Великая ремонстрация» начинается с констатирования большой опасности, нависшей над королевством и угрожающей ввергнуть его в великую смуту. Речь идет опять о «католической опасности», которая, по мнению составителей этого последнего документа, связана с существованием «порочной и злонамеренной партии», стремящейся изменить религию и государственный строй Англии. В результате преступной деятельности и «злокозненных махинаций» папистов и арминиан в рядах высшего англиканского духовенства наступило «разложение» как среди епископата, так и среди тех лиц, которые занимают ответственные должности в Тайном совете короля. Деятельностью католической партии «Великая ремонстрация» объясняет и англо-шотландскую войну, и восстание в Ирландии, и расстройство нормальных отношений между королем и парламентом, и рост недоверия к королю со стороны его подданных.

Чего же в первую очередь требует приложенная к «Великой ремонстрации» петиция палаты общин? В духе ранее представленной «Петиции о корне и ветвях» новая петиция требует охраны королевства от «преступных посягательств» папистской партии. Для этого ее составители считают необходимым лишить епископов права голоса, удалить их из верхней палаты, уменьшить их власть над низшим духовенством и над всеми добрыми подданными короля — власть, которую они узурпировали и используют во зло, во вред религии, в нарушение законов королевства и законных прав английского народа.

Необходимо, далее, произвести полную реформацию церкви, уничтожив новшества, которые были введены представителями высшего духовенства. Необходимо уничтожить все напоминающие католицизм религиозные обряды и церемонии, неприемлемые для пуритан, чуждые их «религиозному сознанию», их стремлению к «чистоте» и простоте церковного ритуала, к экономии, которой противоречит пышность англиканской церкви. Новая, буржуазная церковь стремилась, изменив существо народной реформации XIV в. и наполнив ее буржуазно-кальвинистским содержанием, найти религиозную санкцию и приобрести ореол «чистоты» для своей весьма грязной предпринимательской, торгашеской деятельности.

Наконец, «Великая ремонстрация» требовала удаления из королевского совета всех лиц, не пользовавшихся доверием парламента и способствовавших углублению религиозной смуты, разложению и неурядицам в церковных делах, от которых страдает английский народ, — ссылкой на народ пытались прикрыть интересы буржуазии и джентри. Об этих интересах, весьма реальных, гласил параграф 3 петиции, который содержал требование о запрещении каких-либо раздач короной тех земель, которые будут конфискованы и перейдут в ее распоряжение в связи с подавлением ирландского восстания. Буржуазия, денежные тузы и спекулянты Сити уже предвкушали возможность поживиться за счет земель ирландского народа. Нужно было только не упустить добычу из своих рук — это и имеет в виду упомянутый параграф петиции. Дело «колонизации» «зеленого острова» «революционные» классы стремятся заполучить в свои руки, отобрав у короны право распоряжаться ирландскими землями.

«Великая ремонстрация» является по существу «боевой программой» буржуазии и нового дворянства, объединившихся между собой в целях защиты нового, буржуазного общественного уклада от посягательств со стороны абсолютизма и организации вооруженной борьбы с ним уже вне пределов парламента.

Эта «боевая программа», преподнесенная в религиозной, «пуританской» оболочке, мотивировалась антикатолическими соображениями и необходимостью защищаться от «католической опасности», угрожавшей со стороны отживших классов и сил феодального общества.

Интересы буржуазии и джентри нашли в «Великой ремонстрации» весьма точное и определенное выражение и отчетливую формулировку в ряде пунктов, относящихся к вопросу о буржуазной собственности, т.е. стержневой проблеме буржуазной революции XVII в. В поисках обоснования права буржуазной собственности в Великую хартию вольностей в ее современном истолковании вносится совершенно иное, буржуазное содержание, соответствовавшее новым социально-экономическим условиям. Статья 39 и другие феодальные формулы знаменитого документа XIII в. находят в 1641 г. новую, буржуазную интерпретацию. Не о феодальных держаниях королевских вассалов XIII в., но об условиях земельного держания, приближавшегося к буржуазной собственности на землю, идет речь в 20—40-х годах XVII в. То же следует сказать и относительно доходов буржуазного происхождения и характера, которые в важнейших документах 1640—1646 гг. включаются в понятие буржуазной собственности в широком смысле этого слова.

Ссылкой на Великую хартию вольностей, многократно подтверждавшуюся в парламенте и, в частности, нашедшую весьма широкую интерпретацию в «петиции о праве» 1628 г., начинался известный акт об упразднении Звездной палаты 5 июля 1641 г.

В этом акте были указаны причины, которые сделали этот орган тюдоровского абсолютизма совершенно невыносимым для буржуазии и нового дворянства: парламент считал основным злом расширение компетенции Звездной палаты, которая вопреки законам страны и правам подданных присвоила себе право вмешиваться в гражданские дела и в вопросы, относящиеся к собственности и вольностям граждан.

Упраздненная в силу акта 5 июля 1641 г. Звездная палата рассматривается парламентом прежде всего в качестве органа королевского абсолютизма и произвола, действия которого создают большую неуверенность в прочности и обеспеченности собственности, прав на землю, движимость и доходы.

Парламент ополчается на суд Звездной палаты и на другие органы тюдоровского абсолютизма, значительно изменившие свои социальные функции при Стюартах. Эти органы, унаследованные от феодально-абсолютистской монархии XVI в., при Стюартах продолжали служить сохранению старого порядка. Немудрено, что акт 5 июля 1641 г. содержит требование, чтобы все дела, касающиеся земли, товаров, права наследования и т.п., решались в обычных, а не в королевских судах в порядке обычного, а не чрезвычайного судопроизводства.

Мало того, акт устанавливал, что все лица, нарушившие его постановление, — будь то лорд-канцлер, лорд — главный казначей, члены Тайного совета или королевские судьи — должны быть подвергнуты штрафу в 500 и тысячу фунтов стерлингов в пользу тех лиц, земельные или имущественные интересы коих пострадают от действия органов королевской юстиции. Защищая земельные и имущественные права нового дворянства и буржуазии, акт об упразднении суда Звездной палаты грозил имущественными карами тем королевским чиновникам и судьям, которые посягнут на буржуазное право собственности, бывшее еще in statu nascendi и тем не менее уже рассматривавшееся идеологами революционных классов 20—40-х годов XVII в. в качестве естественного, «прирожденного» права английской буржуазии и дворянства.

Аналогичные цели — цели защиты буржуазной собственности— преследовал и акт 7 августа 1641 г. относительно незаконности сбора корабельных денег.

Актом 7 августа 1641 г. и сам налог, т.е. корабельные деньги, и внесудебное мнение судей королевской скамьи и баронов по делу Гемпдена, и самый приговор по этому делу были признаны стоящими в противоречии с заменами и статутами королевства, с правом собственности, с прежними резолюциями парламента и с «петицией о праве», принятой в 1628 г Ссылки на «петицию о праве», Великую хартию вольностей XIII в и другие документы имели целью подкрепить и обосновать основные социально-экономические требования, из которых вытекали или были с ними взаимно связаны политическая программа, религиозные требования и мировоззрение революционных классов XVII в., боровшихся за новый экономический базис и соответствующую ему новую политическую, правовую, идеологическую надстройку. В основе этой программы английской буржуазии и дворянства 40-х годов XVII в. лежало требование освобождения буржуазной собственности на землю от феодальных повинностей, служб, прав и ограничений, а также от незаконных, не вотированных парламентом налогов на пользование движимостью, товарами и доходами.

Анализ «Великой ремонстрации» позволяет вскрыть яркие факты, относящиеся к формам борьбы и сопротивления представителей отживших классов, стоявших на стороне короля и его абсолютистских притязаний, против пришедших им на смену людей нового, буржуазного мира.

«Великая ремонстрация» констатирует наличие «злонамеренных попыток», различных способов «обструкции и противодействия», говорит о происках иезуитов, епископов, членов королевского совета, придворных, связанных с иностранными державами и действовавших в ущерб собственной стране и государству в ответственнейший период их истории и развития.

«Великая ремонстрация» — ее 204 пункта — были своего рода обвинительным актом против абсолютизма Стюартов со стороны революционно настроенных классов.

«Великая ремонстрация» лишь продолжила и углубила, довела до логического конца эту борьбу со стюартовским абсолютизмом и его судебными органами, стоявшими на страже феодального строя.

«Великая ремонстрация» — это не «глас народа», а отражение интересов новых классов, прокладывавших себе путь к господству путем отстранения от кормила правления представителей старых классов феодального общества.

В «Великой ремонстрации» классовые интересы буржуазии и нового дворянства по-прежнему не разграничены, а объединены в параграфах этого важнейшего документа первого периода революции. Эти интересы, однако, отчетливо дифференцировались в ходе обсуждений самой ремонстрации, которая, кстати, прошла ничтожным большинством голосов, что лишний раз подчеркивает напряженность и остроту политических и других противоречий как в самом парламенте, так и вне его.

Что касается народа, то интересы крестьянства и демократических низов города почти не нашли своего отражения в этом историческом документе.

Пункты 31—32 «Великой ремонстрации» касаются мельком вопроса об огораживании общинных земель, о превращении пахотной земли в пастбища и об обезземелении крестьянства.

Пункты 54—55 говорят о разорении суконной промышленности, об эмиграции суконщиков в Новую Англию и Голландию.

Пункт 98 говорит о переполнении тюрем, касается мимоходом его причин и тяжелого положения народа, пропадавшего «от горя и страха»,— народа, у которого не оставалось «никакой надежды» на улучшение положения и лишь одно отчаяние.

И в отличие от этих беспредметных ламентаций ряд пунктов (182, 186, 187) содержит весьма конкретные данные относительно сопротивления отживающих сил общества, представители которого пользовались всеми доступными им средствами.

В частности, они распространяли слухи, что их противники хотят уничтожения всякого церковного правления и предоставления каждому человеку права совершать молитвы и богослужение по его собственному желанию, освободив его от повиновения королю.

На самом деле, писали авторы документа, мы стремимся к тому, чтобы «очистить источники науки— наши два университета, чтобы потоки, вытекающие оттуда, были прозрачны и чисты и составляли бы гордость и утешение всей страны».

Таковы формы идеологической борьбы накануне гражданской войны в Англии 40-х годов XVII в., в которой университеты сыграли значительную роль, весьма, впрочем, далекую от задач революционной борьбы. Университеты в Англии XVII в. оказались в годы гражданской войны не рассадником передовой науки того времени, а одним из оплотов отживающих сил общества. Они предпринимают усилия к тому, чтобы поддержать отживающие классы в их безнадежной и обреченной на поражение борьбе, вместо того чтобы помочь разбить и преодолеть сопротивление отживших классов.

Настоящая наука уходит в эти годы из стен старых средневековых колледжей и продолжает свое существование в виде «невидимой коллегии» передовых ученых, подготовлявших в своих трудах, опытах и исследованиях последующий расцвет естествознания и закладывавших основы буржуазной науки об обществе, свободной от предрассудков феодальной эпохи. Эта последняя борьба окажется несравненно более длительной, чем битвы на полях гражданской войны 1642—1646 и 1648 гг.

Карл I, вернувшись из своей поездки в Шотландию, решил нанести ответный удар парламенту, потребовав суда над пятью лидерами палаты общин и одним пэром. Король усилил стражу, охранявшую парламент, приказал коменданту Тоуэра навести орудия на Лондон. В этот критический час палата общин апеллирует к Лондону. Толпы народа заполняют его улицы. 29 ноября 1641 г. вооруженные подмастерья окружают королевский дворец с возгласами: «Долой епископов!» Офицеры дворцовой охраны приказывают открыть огонь, но солдаты не выполняют приказа.

11 декабря в палату лордов подается петиция с требованием исключить епископов из палаты лордов. 2 тысячи человек сопровождает подателей петиции до входа в парламент, многие врываются в палату. 27 декабря вооруженная толпа снова встречает лордов возгласами: «Долой епископов!», «Долой папистских лордов!» На следующий день только двое епископов осмелились явиться на заседание палаты. Лорды требуют принятия мер против «смутьянов», но общины отказываются от этого. «Боже избави,— предостерегает Пим,— если общины чем-нибудь ослабят воодушевление народа». 3 января 1642 г. королевский прокурор явился в парламент с требованием ареста пяти членов палаты общин, обвиняемых в государственной измене (среди них были наиболее выдающиеся вожди оппозиции: Пим, Гемпден, Гольз и др.). Ввиду отказа палаты выдать их король на следующий день в сопровождении 400 солдат лично отправился в парламент для ареста упомянутых лиц. Но, вовремя предупрежденные, они укрылись в Сити. Вслед за ними палата в целом также покинула Вестминстер и перенесла свои заседания в Сити.

5 января мэр города ответил отказом на требование короля выдать скрывшихся лидеров парламента. Лондон в эти дни напоминал военный лагерь. 7 января по ложной тревоге на улицу вышло более 100 тысяч человек. Вооруженные толпы круглые сутки заполняли улицы города, его предместья и гавань.

Королю, потерявшему власть над восставшей столицей, не оставалось ничего другого, как покинуть ее. 10 января Карл I Стюарт уехал на север страны, чтобы собрать силы для вооруженной борьбы. На следующий день палата общин в сопровождении многих тысяч лондонцев снова вернулась в Вестминстер. 5 тысяч фригольдеров и сквайров из Бекингемшира прибыло в Лондон для защиты своего представителя Джона Гемпдена. Охрана парламента была доверена лондонской милиции.

Несмотря на различие «интересов земли» и интересов, связанных с торгово-промышленной деятельностью, несмотря на различие религиозных воззрений пресвитерианской буржуазии и индепендентского джентри, оба класса выдвинули общую экономическую, политическую и религиозную программу в борьбе с силами феодальной Англии. В годы гражданской войны происходит размежевание классовых интересов буржуазии и нового дворянства, выявляются противоречия. Эти противоречия особенно усиливаются потому, что идеи английского пуританизма в их наиболее радикальной трактовке овладевают массами, толкают их на углубление революции, в то время как крупная пресвитерианская буржуазия боится этого углубления революции и начинает пятиться назад, обнаруживая склонность к компромиссу с силами старой, феодально-абсолютистской Англии по всем основным линиям.

Наша задача состоит прежде всего в том, чтобы показать, какие изменения претерпевает «боевая теория» английской буржуазии.

Мы должны будем, далее, показать, как в ходе гражданской войны возникла та новая по сравнению с двумя первыми годами революции расстановка классовых сил, которая объяснялась особенностями экономического развития Англии.

Мы должны будем затем поставить вопрос о том, каков был для буржуазии и нового дворянства итог борьбы за буржуазную собственность.

К 1 июня 1642 г. относится последняя попытка избежать гражданской войны, предпринятая пресвитерианскими лидерами Долгого парламента: палата лордов и палата общин посылают Карлу I в Йорк «Девятнадцать предложений», принятие которых королем могло бы обеспечить мир, нормальные конституционные порядки и взаимоотношения между королем и парламентом. Эти предложения были посланы Карлу I в тот момент, когда король собирал вооруженные силы, взывая о поддержке к классам, стоявшим за старый, феодально-абсолютистский порядок.

Пресвитерианские лидеры стремились предотвратить гражданскую войну, хотя бы ценой больших уступок. Таков был смысл посланных парламентом Карлу I «Девятнадцати предложений».

Этот документ — наглядный пример того, как революционные по своему существу требования буржуазии и нового дворянства даже в канун гражданской войны скрывались за раболепно-роялистской фразеологией. В условиях подготовлявшейся Карлом I гражданской войны эти «пожелания» парламента звучали весьма наивно: восстановить законы против иезуитов, католических диссентеров, папистских священников; лишить лордов-папистов права заседать в верхней палате; не заключать браков королевских детей без согласия парламента; ввести некоторые изменения в церковное управление и порядок богослужения в соответствии с пожеланиями парламента; соблюдать «петицию о праве» и другие статуты, предложенные парламентом, и т.д. Все это типично пуританские требования, под которыми могли бы подписаться пресвитериане и индепенденты 20-х годов XVII в.

В «Девятнадцати предложениях» нашли отражение те мероприятия, на которые вынужден был пойти Долгий парламент в целях самозащиты от роялистских агрессоров. Так, парламентом был принят известный ордонанс о милиции, против которого решительно возражал Карл I в своих прокламациях, чтобы оправдать свою подготовку к гражданской войне. Карл I хотел оставить парламент безоружным и беззащитным, в случае если он начнет войну, что действительно вскоре и произошло. Милиция, хотя и недостаточно организованная, сыграла серьезную роль в наиболее опасные для парламента моменты начального периода гражданской войны. Не будь ее, исход войны мог бы быть иным. Мало того, стремясь предотвратить войну, парламент требовал роспуска вооруженных сил, набранных королем. Парламент настаивал на том, чтобы все форты и укрепления королевства были поручены начальникам, назначенным королем с согласия и одобрения парламента, и были изъяты из ведения злонамеренных лиц, подготовлявших гражданскую войну.

Сверх того, парламент настаивал на заключении тесного союза с Соединенными провинциями и другими государствами континента для борьбы с папой и католическими державами.

Таковы были те предложенные парламентом условия, при которых было возможно, по мнению пресвитерианской партии, рассмотрение финансовых вопросов, относящихся к «регулированию текущих доходов», и отпуск королю «дотаций» в размерах, превышающих прежние.

Чем же ответил Карл I на эти с виду весьма умеренные, «смиренные» предложения, клонившиеся в действительности к уничтожению абсолютизма.

Король решительно отверг «Девятнадцать предложений», усмотрев в них «покушение на конституцию и основные законы правительства». «Nolumus leges Angliae mutari» \— высокомерно и категорически заявил король.

Гражданская война становилась все более неизбежной.

22 августа в Ноттингэме был поднят с большой помпой согласно традиционному ритуалу королевский «штандарт» — огромное знамя с изображениями королевских гербов по четырем углам, с короной в центре и указующим на нее с неба перстом — с надписью: «Воздайте кесарю должное ему». Для перенесения его были назначены четыре рыцаря-баронета, 600 пехотинцев и три отряда кавалеристов — в общем до 2 тысяч человек. Сам король со свитой из лордов и джентльменов принял участие в торжественной процессии, вместе с ним шел наследный принц, а также принц Руперт, которого Карл I только что произвел в рыцари «ордена подвязки». Это торжественное шествие и воздвижение «штандарта» означали объявление королем феодальной войны непокорному «феодалу» — «мятежному графу Эссексу» (командовавшему армией, собранной парламентом для защиты от вооруженной агрессии Карла I).

Так началась гражданская война между королем и парламентом, между силами старого порядка, не желавшими добровольно уйти с исторической арены, и людьми нового общественного порядка, пришедшего на смену старому.

В прокламации короля, собственноручно им исправленной и оглашенной герольдом перед «народом», точнее, перед толпой окружавших короля придворных, лордов и джентльменов вкупе с пехотой и отрядом кавалерии, Карл I весьма лицемерно сетовал и выражал свою «невыразимую скорбь и боль» при созерцании «смуты» в королевстве.

Король хотел путем вооруженного насилия положить «твердое основание миру и счастью всех своих «добрых подданных»». Предлагая парламенту мирные переговоры и гарантируя «королевским словом» безопасность и свободу участникам сопротивления абсолютистскому режиму, король снимал с себя ответственность за кровь, которая прольется в гражданской войне.

В послании, направленном обеим палатам парламента из Ноттингэма 25 августа 1642 г., Карл I решил выступить открыто, отбросив феодальные фикции, которыми он хотел оправдать накопление вооруженных сил (якобы для подавления «мятежа» графа Эссекса). Англия оказалась перед фактом начинавшейся гражданской войны между двумя лагерями, на которые поделились классы английского общества.

Весьма характерно, что в этот решающий момент Карл I вновь поднимает вопрос, бывший стержнем конституционной, религиозно-политической борьбы и социально-экономических противоречий в течение первых четырех десятилетий XVII в. Это вопрос о королевской прерогативе, о собственности и свободе подданных.

Однако на все предложения короля парламент ответил решительным отказом. Парламент заявил, что все дальнейшие переговоры с королем невозможны и нецелесообразны, пока не будет спущен поднятый Карлом I «штандарт» в Ноттингэме и отменена королевская прокламация, объявляющая графа Эссекса и обе палаты парламента преступниками и изменниками. Подняв «штандарт» и объявив войну парламенту, назвав действия обеих палат изменническими, король поставил парламент и вместе с ним все королевство вне своей защиты. Такова была твердая и решительная позиция, занятая Долгим парламентом в конце августа 1642 г.

Первый этап начавшейся гражданской войны характеризуется отсутствием какого-либо размежевания сил в масштабах всей страны. Как это характерно для подлинного народного восстания, оно началось на почве революционной инициативы низов.

Страна покрылась множеством крупных и малых очагов революции, которым противостояло не меньшее число очагов феодальной контрреволюции.

Поле битвы было разбросано не только по отдельным графствам, но и по отдельным поселениям внутри них.

Везде собирались отряды милиции, завязывалась борьба за овладение оружейными складами, опорными пунктами. Война складывалась из массы мелких стычек, в которых выявлялось соотношение борющихся сил на местах и которыми вскоре определилось размежевание их в масштабе всей страны.

Своеобразие тех дней хорошо передает сообщение мэра города Сент-Олбанс летом 1642 г.: «Курьер привез три прокламации: одну (парламентскую) о повиновении комиссарам по набору в милицию парламента, другую (королевскую) — запрещающую набор без большой печати короля, третью (парламентскую) —запрещающую расквартирование кавалерии»

О том, сколь велик был революционный подъем народных масс в начале гражданской войны, свидетельствует тот факт, что только за один день в милицию Лондона вступило около 4—5 тысяч добровольцев, было собрано большое количество оружия, денег и драгоценностей.

Добровольцы стали громить дома роялистов и заключать под стражу явных и тайных католиков.

Пользуясь этим подъемом, радикальные слои буржуазии провели в лорд-мэры города решительно настроенного пуританина Исаака Беннингтона.

В городе Колчестер — важном центре сукноделия — толпа разгромила дом сэра Джона Лукаса, собиравшего силы для короля, и заключила его под стражу. В доме знатной сторонницы католицизма Риверс восставшие захватили и уничтожили имущество стоимостью в 40 тысяч фунтов стерлингов.

В Кенте восставшие захватили замок Дувра и изъяли много оружия и денег в домах приверженцев короля.

О Норфоке сообщалось: «Щедрые добровольные пожертвования (парламенту) были собраны в городе и в графстве: швея принесла свой серебряный наперсток, повар — серебряную ложку, продавец вина — свой кубок».

В этих строках привлекает внимание социальная принадлежность инициаторов пожертвований в пользу парламента.

В списке жертвователей в пользу парламента из Сеффока мы находим вдову, принесшую мушкет и 20 шиллингов, другую вдову, внесшую 10 шиллингов, жителя (a man), отдавшего саблю и шлем.

Главный источник сил парламента, его подлинная опора — низы. Это было очевидно уже многим современникам революции.

Джеймс Дауэлл отмечал, что жители городов, в большей своей части торговцы и ремесленники, воспитанные в традициях самоуправления, оказались на стороне парламента. Историк Долгого парламента Мэй писал, что на стороне парламента стояли фригольдеры и йомены восточной Англии.

Проповедник Бакстер подчеркивал, что лишь меньшинство джентри встало на сторону парламента, зато в защиту его выступили «большая часть торговцев, ремесленников, фригольдеров и средний сорт людей», в особенности в тех корпорациях и графствах, где было развито сукноделие.

С другой стороны, оплотом короля была средняя знать и та часть джентри, которая еще базировалась на феодальных отношениях собственности. Они широко субсидировали короля деньгами, снаряжали для него за свой счет отряды кавалерии, превращали свои усадьбы в опорные пункты роялистов. Достаточно привести пример графа Гламоргена, который после реставрации предъявил королю счет на сумму в 918 тысяч фунтов стерлингов.

На стороне короля оказались ростовщики двора, верхушка торговых компаний, совладельцы королевских монополий.

Наконец, характерно, что везде, как правило, на стороне контрреволюции выступало англиканское духовенство. Оно оказывало активную помощь королю не только «словом божьим», но и деньгами, оружием, драгоценностями. Так, например, в Кснтерберийском соборе восставшие обнаружили склад оружия и пороха. В городе Чичестере духовенство оказывало активное содействие джентльменам-роялистам в захвате местного арсенала, а за оградой собора обучался кавалерийский отряд роялистов,

Не удивительно поэтому, что восставшие низы во многих местах громили англиканские церкви наряду с усадьбами роялистов, разбивали стекла, органы, уничтожали изображения Христа, изгоняли роялистски настроенных священников.

Следует, однако, подчеркнуть что парламент и главно-командующий его армии граф Эссекс отнюдь не использовали возможности добиться скорой победы над королем. Вопреки своей декларации (сентябрь 1642 г.), где было заявлено, что вооруженные силы парламента будут распущены не ранее, чем король отдаст на суд парламента всех «делинквентов» и злоумышленников, толкавших Карла I на путь гражданской войны, парламент не раз вопреки решению возобновляет переговоры с королем и ведет таковые в 1643, 1644, 1645 « 1646 гг. Такая непоследовательность парламента объясняется позицией его пресвитерианского большинства, стремившегося к разрешению конфликта между королем и парламентом не путем доведения начатой королем гражданской войны до решительного конца, а путем переговоров о восстановлении нормальных конституционных порядков, Путем компромисса с короной.

Объясняется это и тем, что в ходе самой гражданской войны, в процессе развития военных операций растут коренные противоречия между пресвитерианской и индепендентской партиями, между пресвитерианской буржуазией, весьма умеренной в своих политических претензиях, и революционной частью дворянства, опиравшегося на крестьянство и городские низы.

Чтобы понять существо противоречий между пресвитерианами и индепендентами и проследить изменение в соотношении классовых сил в годы первой гражданской войны, необходим анализ каждого из этапов войны.

В конце 1642 — январе 1643 г. графу Ньюкастлу, одному из главных организаторов вооруженных сил, входивших в состав королевской армии, удалось образовать ассоциацию северных графств и утвердиться в Западном Йоркшире. Перед лицом весьма серьезной угрозы потери всего йоркшира и важных промышленных центров — Лидса, Галифакса и Брэдфорда (местные суконщики были естественными сторонниками и оплотом парламента) — палата общин и лорды вопреки прежнему своему решению вновь обращаются к Карлу I со «смиренными пожеланиями и предложениями». Предложения эти были направлены 1 февраля 1643 г. в Оксфорд — главную квартиру короля. Они отражают точку зрения сторонников мирного разрешения конфликта и окончания гражданской войны путем переговоров с Карлом I.

Эти переговоры имели место, несмотря на начало открытых военных действий, в которых определился перевес материальных и людских ресурсов на стороне парламента. Однако в первом крупном сражении между армией короля (кавалерами) и армией парламента (круглоголовыми) , состоявшемся под Эджхиллом 23 октября 1642 г., выявилось преимущество роялистской кавалерии. Кромвель, участвовавший в этом сражении в чине простого капитана, без труда разгадал, в чем истинная причина военной слабости парламента. Как известно, он увидел ее в отсутствии в армии Эссекса революционного вдохновения, так как она состояла из наемных служак, которым безразличны были цели войны и ее исход.

«Неужели вы думаете,— спрашивал он своего кузена Гемпдена,— что души этих тупых и подлых людей когда-либо будут в состоянии померяться силами с джентльменами... Вы должны набрать людей такого духа, который заставлял бы их вести себя по джентльменски». Несколько позже в одном из своих писем Кромвель развивает эту мысль: «Я предпочитаю простоватого капитана в грубошерстном кафтане, который знает, за что он сражается, и любит то, что сознает, тому, кого вы называете джентльменом и который больше ничего собой не представляет».

Это была по сути дела программа использования в интересах победы революционной энергии народных масс. Но именно этого всячески избегали пресвитериане в парламенте и в руководящей верхушке армии. Граф Эссекс не только всячески оттягивал первое столкновение с армией короля, чем дал ему возможность выиграть драгоценное время, но и без всякого основания отступил после сражения под Эджхиллом. Вскоре он дал королю невредимым уйти из-под Тернгем-Грина и обосноваться в 30 милях от Лондона — в Оксфорде. Истинный мотив своего поведения Эссекс раскрыл позднее следующим образом: «Неужели же нашим вознаграждением за труды будет ропот потомков, что для освобождения их от ига короля мы подчинили их тирании простого народа?» Отсюда очевидно, что победа без народа либо полупобеда путем мирного соглашения с королем было единственно приемлемым для пресвитериан исходом начавшейся борьбы.

Не удивительно, что по своему тону и характеру предложения 1 февраля 1643 г. напоминают документ, посланный королю в Йорк восемь месяцев тому назад («Девятнадцать предложений»). Гражданская война рассматривается авторами новых предложений как явное недоразумение, возникшее в результате «заговора папистов», склонивших на свою сторону короля,— это граф Ньюкастл, лорд Герберт Реглан и другие видные члены злонамеренной папистской партии, поставившей своей целью искоренение протестантской религии и истребление всех тех, кто ее признает.

Король оказался вовлеченным в эту смуту и распрю, принесшую «великое несчастье и беды» Англии.

Гражданская война отнюдь не рассматривается авторами новых предложений, посланных в Оксфорд, в качестве единственно возможного способа разрешить противоречия между новыми и старыми классовыми силами английского общества, а является, по их мнению, недоразумением и источником величайших бед.

Парламент предлагает мир королю, настаивая лишь на выдаче на суд парламента дурных советников. Если король пойдет на это и изъявит тем самым желание искоренить папизм в королевстве, то мир, правда и справедливость смогут быть восстановлены. Лорды и коммонеры вновь заявляют королю о своей лояльности и глубокой преданности ему всего английского народа.

Чего же в основном требует от короля парламент?

1. Роспуска армии, разоружения делинквентов и передачи их парламенту для законного суда над ними.

2. Уничтожения епископального строя английской церкви, устранения «суеверных нововведений», упорядочения церковной жизни и управления путем созыва совещания «благочестивых, глубоко религиозных и ученых богословов», а также путем издания соответствующих актов парламента, относящихся к церковным делам, которые должны были быть проведены в законном порядке через парламент.

Вновь мы имеем дело с типично пресвитерианскими требованиями церковной реформы, весьма умеренного «углубления» реформации и принятия административных мер против иезуитов, католических, диссентеров и католических священников. Предполагалась выработка текста присяги для наиболее эффективного выявления диссентеров и их осуждения (отказ от верховенства папы, от учения о пресуществлении, о чистилище, от почитания крестов и икон).

В ходе переговоров был поставлен вопрос об амнистии части делинквентов, уплативших композиции. Предполагалось исключить лишь наиболее видных роялистов, организаторов королевской армии, да и то в весьма умеренной форме. Лорду Герберту Реглану должен был быть запрещен доступ ко двору короля, g также занятие государственных должностей. Из акта об амнистии исключались также граф Ньюкастл, командовавший вооруженными силами короля, лорд Георг Дигби и лица, причастные к ирландскому восстанию. Подобно «Девятнадцати предложениям», новые предложения, посланные в Оксфорд, содержали рекомендацию тесного союза с Соединенными провинциями и другими протестантскими государствами континента.

Между тем положение дел на театрах военных действий становилось все более тяжелым для парламента. В конце июня 1643 г. Ньюкастл нанес серьезное поражение парламентским войскам под командой генерала Ферфакса при Эдвалтон-Муре, в результате чего весь промышленный район Йоркшира оказался в руках короля и роялистов.

Однако парламент предпочел иностранную помощь развязыванию революционной инициативы масс и начал переговоры с Шотландией. Парламент решил перетянуть шотландцев на свою сторону и предложил им заключить гражданскую лигу для совместной борьбы с королем. Шотландцы согласились на это предложение, но потребовали религиозного конвената, т.е. распространения пресвитерианского строя по шотландскому образцу на всю Англию в качестве основы гражданского и военного союза для борьбы с Карлом I. Очевидно, шотландцы не очень-то верили обещаниям, данным им королем, и предпочитали гарантию со стороны парламента. Однако принятие религиозного ковенанта с Шотландией было связано с рядом трудностей внутриполитического характера. Как известно, попытки тесной англо-шотландской унии, которые делались еще при Якове I, не осуществились ввиду конкуренции и взаимных опасений английских и шотландских купцов и мануфактуристов. С другой стороны, на данном этапе, в критический для парламента момент гражданской войны, ковенант требовал уступок шотландским пресвитерианам, ограничивал рамками пресвитерианства задачи гражданской войны и должен был неминуемо привести к углублению конфликта между пресвитерианским и индепендентским течением «пуританской» революции. Для индепендентов и примыкавших к ним более радикальных в религиозном и политическом отношениях групп принятие шотландского ковенанта шло вразрез с принципом независимости, самостоятельности отдельных религиозных общин — одного из основных требований английского индепендентства, враждебного принципу государственной церкви. Это означало ограничение религиозной «свободы» и крайних проявлений религиозного «индивидуализма», к которым стремились представители революционного джентри и демократических слоев населения.

И все же поражение, нанесенное Ньюкастлом на севере, и захват весьма важных для парламента промышленных центров толкали парламент на компромисс и соглашение с Шотландией. Шотландские пресвитериане боялись усиления индепендентства в Англии. Религиозный ковенант с Шотландией усиливал в Англии пресвитерианскую буржуазию и ограничивал возможности дальнейшего углубления реформации и связанной с ней политической и социальной борьбы.

Однако на деле дальнейшее развитие событий гражданской войны после победы над королем, одержанной при поддержке шотландцев, приводит к углублению религиозно-политических противоречий между пресвитерианским и индепендентским лагерями, чему способствует вмешательство в борьбу демократических слоев населения.

Торжественная лига и ковенант были заключены парламентом с шотландцами 25 сентября 1643 г. Составители этого документа исходили из предположения, что шотландская пресвитерианская церковь явится своего рода образцом протестантских реформированных церквей в отношении «учения, обрядов, дисциплины и церковного управления». По этому пресвитериански-синодальному образцу должно было быть установлено религиозное единообразие в Англии. Все остальные группы и партии, враждебные лиге и ковенанту, не только не допускались, но и объявлялись гонимыми и преследуемыми. Религиозная лига и ковенант должны были положить предел дальнейшему распространению индепендентства и других, более радикальных религиозных групп и течений, развитие которых было тесно связано с углублением социально экономических противоречий и борьбы классов. Заботясь о «чистоте» религии, авторы ковенанта стремились к искоренению не только «папизма и прелатства», т.е. англиканского епископата, но и всяческих «ересей, сектантства и безбожия», противоречивших пресвитерианской религиозно-политической доктрине как «единственно правильному учению», основанному на авторитете «божьего закона».

Одновременно составители лиги и ковенанта брали на себя обязательство «защищать личность и власть короля как блюстителя и защитника истинной религии и... вольностей королевства».

Заключив между собой «благословенный союз», т.е. ковенант во «славу божию», для блага всего королевства и «защищая честь короля», англо-шотландские ковенанторы клялись пред «лицом господа» содействовать по мере своих сил и возможностей победе своего дела, бороться со всякой оппозицией, подавляя ее, раскрывая и сообщая властям то, что должно быть устранено.

Характерна не только эта нарочито подчеркнутая лояльность по отношению к Карлу I, но и лицемерно-ханжеский тон ковенанта, особенно последней, заключительной его части. Составители ковенанта каются в своих «грехах», «смиренно» говорят о своих недостатках, о намерении «исправить свою жизнь» и выполнить свои обязанности пред богом и людьми. Заключая свой ковенант в «присутствии всемогущего господа — ясновидца всех сердец», его составители дают обещание подавать друг другу пример «истинного возрождения».

Таков был политический идеал и программа крупной пресвитерианской англо-шотландской буржуазии и заскорузлого, косного шотландского дворянства, объединившихся на платформе религиозного и политического ковенанта 1643 г.

Как религиозные, так и политические претензии англошотландского пресвитерианства, нашедшие весьма яркое отражение в анализируемом нами документе, находились, однако, в решительном противоречии с логикой развертывавшихся событий религиозно-политической, социально-экономической и классовой борьбы, исход которой решался гражданской войной.

Вступление шотландской армии в северные графства Англии в начале 1644 г. весьма решительно изменяет положение дел на северном театре военных действий в пользу в основном пресвитерианского парламента. В апреле 1644 г. командиры парламентской армии лорд Ферфакс и сэр Томас Ферфакс одержали победу над силами графа Ньюкастла при Сельби (11 апреля 1644 г.). Взятием Сельби было восстановлено сообщение между Западным йоркширом и Гулем. Вновь оживилась торговля сукном в йоркшире, и это сильно подняло дух местных купцов и мануфактуристов, стоявших на стороне парламента. Изменилось и военное положение. Ньюкастлу угрожала опасность попасть в мешок между армией Ферфакса и шотландской армией, вторгшейся с севера. 2 июня 1644 г. произошла знаменитая битва при Марстон-Муре — первое серьезное поражение роялистов, имевшее большие последствия в ходе гражданской войны. Пехотой в этой битве командовал лорд Ферфакс, конницей на правом и левом крыле парламентской армии командовал шотландский генерал Лесли и пресвитерианский командир граф Манчестер. Участвовал в этой битве и Кромвель, стремительной атакой кавалерии опрокинувший правое крыло королевской армии, обративший его в паническое бегство и захвативший при этом артиллерию и обоз. Разгром королевской армии положил начало ее разложению. Нью-кастл и ряд офицеров бегут после битвы при Марстон-Муре на континент. Однако до полной победы в войне парламенту было еще далеко, и это объяснялось не военными причинами, а политикой пресвитерианского командования, не желавшего окончательной победы над королем. Не забудем, что пресвитерианские командиры сражались «за честь и власть» короны, хотя лозунгом парламентской армии в битве при Марстон-Муре было «С нами бог» в отличие от роялистского лозунга «Бог и король».

В связи с этим назревает конфликт между командующим парламентской восточной ассоциацией графом Манчестером и его генерал-лейтенантом Кромвелем, выдвинувшим против пресвитерианского командования ряд обвинений. Обвиняя Манчестера в крайней нерешительности, Кромвель заявил в связи с предпринятым парламентом осенью 1644 г. расследованием военных операций следующее: «Названный граф (т. е. Манчестер) всегда был не склонен и относился отрицательно к сражениям, был против окончания войны силой оружия, был за такой мир, для которого победа была бы минусом».

После битвы при Марстон-Муре и взятия Йорка парламентской армией Манчестер отклоняет все, что могло помочь достижению дальнейших преимуществ над неприятелем и использованию победы. Это двусмысленное поведение Манчестера, граничившее с предательством, стало особенно ясным, после того как в сражении при Деннингтонском замке этот парламентский генерал поставил армию парламента на такую позицию, будто он сознательно стремился к тому, чтобы обеспечить королевским войскам ряд преимуществ. При этом Манчестер действовал, как указывает Кромвель, по своему усмотрению, без Военного совета и часто даже вопреки распоряжениям комитета двух королевств, который должен был руководить операциями. Желая помочь Карлу I, Манчестер упускал благоприятные возможности для разгрома армии короля. Отсюда его стремление к компромиссу с Карлом I при условии выполнения заключенного с шотландцами ковенанта, т.е. введения в Англии, Шотландии и Ирландии пресвитерианского единообразия.

Совсем иначе понимал цели и задачи гражданской войны Кромвель, вождь индепендентского джентри, боровшийся за полную и решительную победу над королем. Эту партию не удовлетворяли условия политического и религиозного ковенанта, к осуществлению которых стремилась пресвитерианская буржуазия Сити и выполнявший ее волю Манчестер.

Понадобился Кромвель —«Робеспьер английской революции» (Энгельс), чтобы силой добить старый порядок и довести до решительного конца гражданскую войну. Для этого нужно было не только ликвидировать феодально-абсолютистскую монархию, разбив ее военный оплот, но и уничтожить феодальную форму собственности на землю, чтобы обеспечить развитие новых производственных отношений, соответствующих характеру производительных сил, выросших в Англии в первой половине XVII в.

Чтобы добиться решительной победы над королем, надо было устранить пресвитерианское командование. Нужно было создать новую, индепендентскую армию, пойдя на союз со всеми элементами, которые поддерживали эти цели борьбы. Нужен был союз с «низами» для достижения победы в гражданской войне.

Возникает конфликт между пресвитерианскими и индепендентскими генералами, углублению которого способствовал образ действий Манчестера и других пресвитерианских генералов. Не использовав плодов Марстон-Мурской победы, Манчестер уходит из йоркшира в графства восточной ассоциации. Два других пресвитерианских генерала — Эссекс и Уоллер были полностью дискредитированы крайне неудачным ведением операций на центральном, лондонско-оксфордском театре военных действий.

Карлу I, предпринявшему наступление на Лондон, едва не удалось захватить столицу; лишь силами лондонской милиции наступление королевской армии было приостановлено. Контрнаступление пресвитерианских генералов на Оксфорд, где была расположена главная квартира короля, закончилось позорным провалом. Эссекс и Уоллер были по очереди разбиты Карлом I. Разбитая парламентская армия также обнаруживает признаки разложения подобно роялистам при Марстон-Муре. Войска Уоллера выходят из «повиновения и вместо наступления на Оксфорд поворачивают на столицу, требуя от парламента уплаты жалованья. Разбитый Карлом Эссекс бежит на запад, где его пехота сдается в плен королю. Лишь кавалерию удалось эвакуировать морем из Плимута.

Наконец, 27 октября 1644 г. королевские войска наносят соединенным силам трех парламентских генералов — Эссекса, Манчестера и Уоллера еще одно поражение в битве при Ньюбери. Парламент производит расследование. Кромвель вновь выступает в роли страстного обвинителя парламентского командования. В речи 9 декабря 1644 г. Кромвель настаивает на необходимости решительных военных действий против короля. В результате принимается известный «декрет о самоустранении», в силу которого под предлогом невозможности для членов парламента совмещать службу в армии были сняты с постов превитерианские генералы. Манчестер, Эссекс и Уоллер были вынуждены уйти в отставку. Для Кромвеля было сделано исключение.

Что из себя представляла «новая модель», организованная согласно решению палаты общин 11 января 1645 г.? Прежде всего это была армия восставшего народа, построенная на революционном принципе, согласно которому место каждого определялось личными качествами. Ее численный состав: 6 тысяч человек кавалерии, поделенных на 10 полков по 600 всадников в каждом; тысяча человек конной пехоты (драгуны), поделенных на 10 рот; 12 пехотных полков по 1200 человек — всего 14 400 человек пехоты. В общем, это была сравнительно небольшая, около 22 тысяч человек, хорошо дисциплинированная армия английских йоменов и городских демократических элементов, широко привлекавшихся на офицерские должности, под единым индепендентским командованием. Военный суд сурово карал всякое нарушение дисциплины, даже пьянство и сквернословие, не говоря уже о непочтительности в отношении начальства и нарушении порядка на месте постоя. Одному из солдат — ирландцу Макро проткнули за «нахальное поведение» язык каленым железом и с позором изгнали из армии. Другого нарушителя дисциплины выставили на базарной площади с надписью о его проступке. Дело, однако, было не в этой «палочной дисциплине», а в том, что новая армия действительно была лучше организована и снаряжена, получала жалованье и находилась под новым военным руководством, ставившим определенные цели в войне, стремившимся довести ее до победы над королем и покончить с ним. Армия состояла из крестьян, ремесленников и подмастерьев. Офицеры были представителями индепендентского джентри, а иногда и «низов» города (напомним, что полковник Прайд был извозчиком, Хьюсон — сапожником, Фокс — котельщиком, Рейнс-боро — шкипером). «Новая модель» была подлинно революционной армией, проникнутой сознанием своего политического долга и преданной «делу божьему».

До сих пор организация революционных сил была совершенно недостаточно освещена в историографии. Ферс в своей новой работе дает историю отдельных полков армии, ее офицерства, анализирует религиозные и политические взгляды офицеров. Однако он оказался не в состоянии вскрыть подлинную причину неподкупности этой армии. Тот дух, который единственно рождает массовый героизм, высокую сознательность и монолитность армии, был лишь проявлением революционного энтузиазма крестьянства и плебейства, впервые полностью обнаружившегося в армии «новой модели».

Вождь индепендентского джентри, опираясь на йоменов, нанес сокрушительный удар королевской армии в битве при Незби (14 июня 1645 г.), причем участь сражения решила кавалерия Кромвеля, обратившая в бегство кавалерию роялистов и ударившая во фланг пехоте неприятеля. Битва при Незби означала не только военный, но и политический разгром роялистов.

С этого времени начинается весьма затянувшийся этап в истории Долгого парламента. Происходит окончательное размежевание парламентского и королевского лагерей, круглоголовых — пуритан и кавалеров — роялистов. Одновременно нарастают внутренние противоречия и в революционном, парламентском лагере.

Необходимо исследовать, что представляло собой английское крестьянство 40—50-х годов XVII в., каков был удельный вес зажиточных, средних, мелких и беднейших крестьян. Тогда станет более ясным, интересы какой группы крестьянства нашли свое отражение в том или ином крестьянском выступлении.

Английская деревня встретила революцию движением, направленным против огораживаний, борьбой за освоение лесов и парков, принадлежавших королю, духовной и светской знати Это была первая фаза крестьянских движений, характерная для начального периода революции.

Отношение различных групп крестьянства к огораживаниям отнюдь не было одинаковым. Интересы крупных, средних и мелких крестьян были весьма различны в этом важном для английской деревни вопросе. Крупные йомены и фригольдеры, иногда владевшие частью земли на правах копигольда и нередко выступавшие в роли фермеров-арендаторов чужой земли, были весьма заинтересованы в огораживании, в произведенных или новых разделах общинных земель. В данном вопросе их интересы весьма расходились с интересами середняков и деревенской бедноты.

Борьба крестьян с огораживанием общинных полей, выгонов, пустошей и лесов была непосредственным продолжением восстания диггеров (Digger Revolt 1607 г.), выступавших за общинные права крестьян, против захватов земли крупными землевладельцами и против капиталистических тенденций в развитии английской деревни. Это было движение преимущественно бедноты и середняков. Крестьяне боролись за сохранение и за восстановление средневековых форм коллективного землевладения и пользования выгонами и лесными угодьями, которым угрожали не только крупные землевладельцы, перешедшие на путь капиталистического развития земледелия, но и зажиточные, кулацкие элементы самой крестьянской деревни.

В период второй гражданской войны усиливается революционная роль среднего и мелкого крестьянства, возникает движение диггеров, которое отнюдь не было простым продолжением движений первых лет революционной борьбы, когда крестьяне разрушают изгороди, «осваивают» леса и парки крупных землевладельцев. Бекингемширские диггеры и их программа с характерными мотивами примитивного крестьянского коммунизма и мыслью о земле как общем достоянии — это новая форма крестьянского движения. Это выступление крестьян, усвоивших горький опыт первой гражданской войны и аграрного законодательства Долгого парламента.

Совершенно особый характер носило движение клобменов, начавшееся в разгар гражданской войны. Оно охватило ряд графств юго-западной Англии с менее развитыми капиталистическими отношениями в сельском хозяйстве. Клобмены пытаются образовать своего рода «третью партию» — партию «нейтралитета» в гражданской войне. Мир, обеспечение права и неприкосновенности собственности— вот основная цель движения клобменов, к которому примыкали иногда горожане, джентльмены и духовенство. В движении клобменов отсутствует сколько-нибудь разработанная политическая программа. Имевшее своеобразную организацию, выборных начальников, казначеев, это движение было той третьей силой, за овладение которой боролись и роялисты, тем более что среди клобменов было много сторонников короля; вожди парламентской партии также стремились склонить клобменов на свою сторону. Характерно, что волна клобменского движения достигает наибольшего подъема в 1645 г., когда вождями парламентской армии была одержана решительная победа над роялистами в битве при Незби.

Ряд данных о движении клобменов и их программе имеется в письме от 4 августа 1645 г. Т. Ферфакса своему отцу, лорду Ферфаксу. В этом письме речь идет о дубинщиках Уилтшира, Дорсетшира и Гемпшира, говорится об опасности этого движения, о «буйной энергии» клобменов и о необходимости пресечь движение самыми решительными мерами. Действительно 13—14 человек — лидеров клобменского движения были арестованы. Кромвель с отрядом кавалерии направляется в лагерь клобменов уже не для того, чтобы уговаривать их, подобно генералу Ферфаксу, но для того, чтобы разогнать сходку клобменов, требовавших освобождения своих арестованных вождей. Второй важный документ — «пожелания и резолюции» («The Desires and Resolutions») клобменов графств Дорсета и Уилтшира, в которых содержится их программа. Первое требование клобменов заключалось в защите реформированной религии и наследственной королевской власти. Второй пункт их программы касался взаимопомощи участников движения, а также защиты вольностей и собственности от всяких грабителей и насильников.

Ничего специфически крестьянского нет в этих «пожеланиях и резолюциях» клобменов. Речь скорей идет о защите реформированной религии, т.е. пуританизма, и собственности, а также королевской власти как оплота существующего общественного порядка, которому «угрожали» вожди победоносной парламентской армии. Вопрос о земельной собственности крестьян, об освобождении копигольда, об обеспечении общинных прав даже не поставлен. Это тем более удивительно, что победоносное индепендентокое джентри скоро добьется «освобождения» рыцарского держания

В конечном итоге в лице дубинщиков перед нами английский вариант движения тех слоев крестьянства, которые в традиционной власти видели гарантию незыблемости своего патриархального уклада жизни. «Нейтрализм» этих слоев крестьянства был результатом их политической незрелости и особых условий в юго-западных графствах Англии.

Между тем гражданская война приближалась к концу. В сентябре 1645 г. (10 сентября) был взят штурмом Бристоль, где засел принц Руперт, рассчитывавший на поддержку клобменов. Здесь же находились оклады и амуниция королевской армии.

Вслед за взятием Бристоля Кромвель осадил замок Дивайзис в Уилтшире. Это графство, как мы знаем, было одним из центров клобменского движения. Роялисты пытались здесь найти опору. Замок Дивайзис, расположенный еа горе и хорошо укрепленный, стоял на пути из западных графств в Лондон. Весьма существенно отметить, что по условиям капитуляции все командиры и джентльмены, осажденные в крепости, получили право покинуть ее вместе с лошадьми и оружием и отправиться в любую крепость короля в радиусе 30 миль от Дивайзиса.

В конце марта (31 марта 1646 г.) Ферфакс потребовал сдачи Экзетера — со всеми фортами, крепостью, складами и вооружением. Наконец, в мае 1646 г. Карл I передал себя в распоряжение шотландцев, прибыв в их лагерь переодетым. Это была еще одна попытка короля сыграть на противоречиях между парламентом и шотландцами.

В 1646 г. первая гражданская война была закончена, а вместе с ее окончанием идет на убыль и заканчивается движение клобменов. Ряд противоречий остается неустраненным, и решительная победа, одержанная над королем, заканчивается на данной стадии жалким компромиссом победителей с побежденными.

Мы располагаем интересным документом, относящимся к концу первой гражданской войны,— письмом Томаса Смолвуда Люку Робинзону от 26 мая 1646 г. В нем речь идет о бесчинствах парламентских войск в Йоркшире. Эти войска под командой генерал-майора Вандруске так здесь хозяйничали, что «прелести армии графа Ньюкастла» и «двойные прелести» шотландской армии стали казаться временами мира и благоденствия. Войска парламента, находившиеся под командой упомянутого генерала, вели себя в Йоркшире, как завоеватели, а не освободители этого графства от роялистов.

Между прочим, среди солдат и офицеров Вандруске, оказывается, было много папистов, французов, голландцев, ирландцев, шотландцев и англичан из числа роялистов, сдавшихся в плен парламентской армии. Они избивают и грабят местное население, отнимают продовольствие, причем, констатирует автор письма, не желают есть солонины, пить молоко и слабое пиво, а требуют покупать для них баранину, ягнят, кур, а также обильное количество эля, крепкого пива. Они травят своими лошадьми покосы, требуют для них овса. Многие жители бегут от этих бесчинств, покидают свои жилища. Города, где стояли солдаты Вандруске, облагались денежными поборами и контрибуциями — по 8—10—16—20 фунтов стерлингов в день. Нет никакого правосудия, жалуется Т. Смолвуд, графство идет к гибели.

Любопытно, что автор письма констатирует факт религиозных преследований за чтение библии. Т. Смолвуд просит помощи у парламента. Его заявление не было голословным. 28 мая было послано письмо Эммануилом Иссакаром, представителем Йоркшира в парламенте, с жалобами на разорение графства, опустошение полей, пастбищ и лугов, реквизицию лошадей, обложение городов этого графства тяжелыми контрибуциями — в 7—10 тысяч фунтов стерлингов.

Если первые проявились еще в ходе гражданской войны, в борьбе, развернувшейся в Долгом парламенте, между так называемыми пресвитерианами и индепендентами, то вторые проявились во всей полноте, когда лицом к лицу столкнулись две программы решения аграрного вопроса — буржуазно-дворянская и крестьянско-плебейская. И, хотя борьба на почве аграрного вопроса достигла своего апогея лишь после казни короля и установления республики, тем не менее начало ей было положено еще в первой половине 40-х годов, когда буржуазия и новое дворянство приступили к осуществлению своей аграрной программы, лежавшей в основе аграрного законодательства Долгого парламента.

Буржуазная историография обошла эту проблему почти полным молчанием. О так называемой отмене рыцарского держания даже в специальных работах говорится вскользь, мимоходом, как о незначительном событии этой бурной эпохи. Этот акт Долгого парламента изображается как отрешение от анахронизма, не имевшего уже никакого значения в реальной действительности и, следовательно, никаких последствий, будто отмена рыцарского держания осталась почти незамеченной для современников и не получила никакого отзвука. В этой позиции буржуазной историографии нельзя видеть одно лишь «недопонимание», в ней немало преднамеренной фальсификации истории со стороны «ученых» защитников системы лендлордизма.

К чести русской науки следует отнести тот факт, что М. М. Ковалевский, испытавший на себе несомненное влияние идей автора «Капитала», признал огромную важность и далеко идущие последствия актов 1646, 1656 и 1660 гг.

Однако ошибочность общеисторической концепции Ковалевского помешала ему вскрыть истинное существо перемен в аграрном развитии Англии, вызванных этими актами. Так, в своей работе «От прямого народоправства...» он пишет: «Английская революция 1648 г. поэтому только и может считаться поворотным моментом не в одной политической, но и в социальной жизни страны, что знаменует собой решительный разрыв со средневековьем». Существо этого разрыва заключалось, по мнению Ковалевского, в том, что указанные акты революции «отменили феодализм и крепостничество». Но эта оценка более чем ошибочна. В том и заключалось историческое своеобразие аграрного законодательства этой революции, что, уничтожая остатки ленной системы (кстати сказать, весьма чувствительные), оно оставило нетронутым «крепостничество» крестьянского землевладения.

Маркс, придавая огромное значение односторонней отмене феодальных поземельных отношений в Англии, писал в своей знаменитой рецензии на брошюру Гизо «Почему не удалась английская революция»: «...Загадка консервативного характера английской революции объясняется длительным союзом между буржуазией и большей частью крупных землевладельцев, союзом, составляющим существенное отличие английской революции от французской...»3

Реальным содержанием этого союза, по Марксу, была не только его антифеодальная и антиабсолютистская направленность, но в равной мере и его антикрестьянское острие. И именно этим последним можно объяснить то своеобразное решение аграрного Вопроса, которое в отличие от французской революции, уничтожившей крупное землевладение, привело к монополизации земельной собственности в руках лендлордов.

То обстоятельство, что Маркс считает так называемую отмену рыцарского держания одной из важнейших вех в истории обезземеления английского крестьянства, требует от советских исследователей совершенно новой постановки проблемы аграрного законодательства революции 40-х годов.

Земельная собственность британской аристократии в буквальном смысле слова основана на грабеже. «Разграбление церковных имуществ, разграбление общинных земель, мошенническое превращение феодальной и патриархальной собственности в частную собственность, сопровождаемое истреблением,— таковы правовые основания британской аристократии на ее владения».

При этом следует подчеркнуть, что узурпация, совершенная в годы революции, значительно отличалась от узурпаций тюдоровской эпохи.

Если при Тюдорах, когда монархия была в военном и фискальном отношениях заинтересована в сохранении крестьянства и издавала статуты «об охране земледелия», лендлордам приходилось действовать в одиночку, на свой страх и риск, то в годы революции мы впервые сталкиваемся с централизованным насилием, с насилием, осуществленным государственной властью в национальном масштабе.

В этом ярче всего проявилось торжество буржуазии и нового дворянства над абсолютизмом; их классовые интересы в результате революции стали государственными интересами.

Таким образом, перед нами проблема большой методологической важности, заслуживающая самого пристального внимания всех желающих до конца уяснить себе марксистско-ленинскую концепцию буржуазной революции в Англии XVII в.

Вопреки грандиозным сдвигам в социальном облике крупного и среднего землевладения страны Стюарты продолжали унаследованный от Тюдоров курс аграрной политики. Так как после «золотого века» Елизаветы финансы оказались совершенно расстроенными, они продолжали судорожно цепляться за свои феодальные права верховных сюзеренов земли, превосходя в мелочности и придирчивости феодальной опеки и контроля своих предшественников.

Они продолжали требовать феодальные субсидии (aids), торговали правом опеки, взимали штрафы за недозволенные отчуждения земли и не меньшие композиции за разрешение этого. Карл I собирал огромные штрафы с держателей in capite за уклонение от принятия рыцарского звания и от вассальной присяги. Даже призрачная борьба их с огораживаниями и та была лишь поводом для пополнения вечно пустой казны.

Одним словом, чем больше обострялся кризис абсолютизма Стюартов, выражавшийся наиболее ярко в углублении противоречий между короной и общинами, тем больше они пытались утилизировать давно утратившие всякий смысл феодальные прерогативы и привилегии для вторжения в сферу имущественных отношений подданных с фискальными целями. Легко себе представить, сколь возмутительными должны были казаться феодальные притязания короны массе новых землевладельцев, рассматривавших себя в качестве полных и безраздельных собственников «благоприобретенных» земель. Опасность, скрывавшаяся в этих притязаниях, заключалась в том, что корона могла, используя свои феодальные права, добираться до денежных средств подданных, имевших совсем иное происхождение, чем доходы с земли, и тем самым тормозить накопление капитала и к тому же обходить строптивую палату общин.

Вожди парламентской оппозиции прекрасно сознавали уже в начале века, что нельзя сколько-нибудь эффективно оградить кошелек общин от вымогательств короны, не уничтожив ее феодальных прерогатив, основывавшихся в первую очередь на обязательствах рыцарского держания.

В своем устремлении к свободной, по существу буржуазной поземельной собственности обуржуазившееся дворянство неминуемо должно было столкнуться с королевским абсолютизмом, стоявшим на стороне традиционных земельных отношений (во всяком случае поскольку это касалось его собственных интересов).

Легко представить себе, какое огромное значение имели для него феодальные права короны в условиях, когда общины упорно не желали вносить никаких платежей, кроме установленных парламентом (by way of parlament), а король столь же упорно не желал испрашивать у него субсидий. Система держаний, таким образом, оставалась почти единственным легальным путем пополнения казны. Доходы палаты по делам опеки увеличились за это время в 4 раза по сравнению с предыдущим царствованием. Это обстоятельство во многом объясняет рост недовольства в среде джентри. Усиление фискального гнета при помощи системы держаний значительно содействовало консолидации антикоролевской оппозиции.

С началом гражданской войны вопрос о рыцарском держании снова оказался в центре внимания парламента. Эта реформа рассматривалась как одна из наиболее важных в ряду тех требований, которых парламентская Англия теперь добивалась с оружием в руках.

Первым шагом палаты общин в этом направлении было создание комитета (14 апреля 1643 г.), которому было поручено подготовить билль об освобождении от опеки «наследников таких лиц, которые будут убиты в войне, сражаясь на стороне парламента», а также подготовить декларацию, касающуюся всего вопроса об опеке в целом. Таким образом, на первых порах освобождение от опеки рассматривалось парламентом как наиболее действенное поощрение сторонников парламента.

В то же время парламент пытался использовать феодальные права короны и стоявшую на страже их палату по делам опеки для выкачивания денежных средств, в которых он сильно нуждался. С этой целью принимались меры, чтобы доходы этой палаты не уплывали в Оксфорд.

24 июля 1643 г. палатой общин было принято постановление о назначении комитета для подготовки ордонанса об отмене держаний и уничтожения палаты опеки при условии компенсации короля фиксированным годовым доходом, равным сумме доходов, приносимых вышеуказанной палатой.

В комитет вошли такие парламентские деятели, как Придо, Роз, Мейнард, Селден, и, как прибавляет источник, все юристы палаты. Однако работа этого комитета протекала удивительно медленно. Шли недели и месяцы, а палата явно не торопилась с ордонансом. Очевидно, это обстоятельство находилось в тесной связи с общей политикой Долгого парламента. Пока пресвитерианское большинство палаты искало путей для примирения с королем, до тех пор оно естественно не могло наносить столь ощутительного удара его прерогативе, каким была бы отмена системы феодальных держаний.

Только 22 февраля 1644 г. ордонанс об уничтожении палаты но делам опеки и связанных с ней платежей прошел в первом чтении. 24 февраля состоялось второе чтение ордонанса, однако он был снова возвращен на рассмотрение комитета.

Характерно, что одновременно палата поручила комитету в Гильдхолле рассмотреть меры, необходимые для поддержания доходов палаты по делам опеки на должном уровне.

Лишь после Марстон-Мура, когда мир с королем стал возможен только как победа над ним, реформа стала приобретать реальные очертания. 23 сентября 1644 г. состоялось первое чтение ордонанса, уполномочивавшего комитет освобождать всех «благорасположенных» лиц (well affected), т.е. сторонников парламента, их детей и потомков, от юрисдикции палаты по делам опеки.

В январе 1645 г. лорды в свою очередь приняли ордонанс об уничтожении палаты по делам опеки и пожелали содействия нижней палаты. Однако тайные сторонники короля в среде парламента старались не допустить согласия между палатами по этому вопросу и тем самым, по крайней мере, задержать его разрешение. Назначенное общинами рассмотрение этого ордонанса не состоялось. Среди лордов распространялись слухи, что общины вместе с рыцарским держанием собираются уничтожить права и привилегии пэров. Об этом мы косвенно узнаем из любопытной декларации палаты общин от 24 марта 1645 г., в которой они всячески стараются избавиться от подобного рода обвинений.

«Палата общин,— гласит декларация,— принимая во внимание некоторые недостойные (unworthly) попытки разрушить единодушие, царящее в делах, изображающие последнее как желание опрокинуть (overthrowing) пэрство и подорвать (undermining) права и привилегии палаты лордов, единодушно заявляет, что считает себя обязанной основоположными (fundamentol) законами страны... сохранить пэрство с правами и привилегиями, принадлежащими палате лордов, наравне со своими собственными». Окончательное решение вопроса было отсрочено еще на год.

20 сентября 1645 г. палата общин приняла постановление, гласящее: 1) палата по делам опеки и связанные с нею обязательства держателей должны быть уничтожены; 2) в целях компенсации короля королевство Англии и Уэльса должно быть обложено ежегодной суммой в 100 тысяч фунтов стерлингов, которой должны распоряжаться обе палаты; 3) до тех пор пока ордонанс об уничтожении палаты по делам опеки будет окончательно принят, последняя должна действовать, как прежде (shall proceed as formerly).

16 октября этот вотум был по существу повторен. В связи с обсуждением условий мира с королем палата постановила, что требование об уничтожении палаты по делам опеки и держаний должно быть одним из предложений, направленных королю. Впоследствии это требование стало 12-м предложением парламента королю.

Характерно, что уже на этой подготовительной стадии реформы резко изменились доходы палаты опеки. Не давали сколько-нибудь серьезного эффекта неоднократные решения парламента о том, что вплоть до окончательного решения вопроса все остается по-старому. Военная обстановка привела в полную негодность это феодальное учреждение. Держатели рыцарских земель легко избегали ее контроля. Огромные земельные перестановки революции окончательно рвали и запутывали старые держательские связи. Опекуны не возвращали земель подопечным. Опеку явочным порядком осуществляли лица, неизвестные палате.

Окончательная победа над королем (при Незби), с одной стороны, и почти полная безрезультатность использования феодальных прав короны (в условиях гражданской войны с королем) для бюджета парламента — с другой, ускорили развязку.

24 февраля 1646 г. давно обсуждавшийся ордонанс был окончательно принят. Общины постановили, что с сего дня вся система опеки вместе с контролирующей ее палатой уничтожается: все держания, основанные на омаже (т. е. рыцарское держание), все файны, захваты, композиции при отчуждении, как и все другие связанные с ними обязательства, отменяются. Все держания на правах рыцарской службы от короля, равно как и от других лиц, а также держания на правах сокажа от короля (in capite) превращаются в свободный сокаж общего права (free and common socage).

Палата лордов не замедлила присоединиться к вотуму общин. Теперь слово было за королем. Два года подряд Карл I отказывался санкционировать эту реформу. Требование об утверждении ее фигурировало во всех переговорах парламента с королем. Наконец, только в 1647 г., во время переговоров на острове Уайт, Карл I согласился, наконец, санкционировать вотум парламента от 24 февраля взамен фиксированного ежегодного дохода в сумме 100 тысяч фунтов стерлингов.

Если английская революция 40-х годов XVII в. может считаться поворотным пунктом в социальной жизни страны, это прежде всего относится к вотуму 24 февраля 1646 г. По своему историческому значению он может быть сопоставлен с вотумом в ночь на 2 августа 1789 г. в истории французской революции. Это было крупное завоевание английской революции, однако, в отличие от Франции,— завоевание не для крестьянства, а для буржуазии и обуржуазившегося дворянства. Это была ломка феодальных отношений поземельной собственности, однако, в отличие от Франции, ломка односторонняя, исключительно в пользу буржуазии и нового дворянства, так как землевладение огромного большинства английского крестьянства — копигольд — осталось совершенно незатронутым ею.

Историческое значение вотума 24 февраля заключается в том, что буржуазия и новое дворянство в революции, использовав победу народных масс над королем, «присвоили себе современное право частной собственности на поместья, на которые они имели лишь феодальное право». Иначе говоря, превратив средневековую феодальную собственность по существу в единоличную буржуазную собственность, они тем самым лишили в законодательном порядке массу английского крестьянства легальных прав на землю, на которую последнее имело такое же феодальное право, как и лорды.

Все это было сделано по-пуритански лицемерно. С первого взгляда положение копигольдеров ничуть не менялось, они остались «обычными» держателями. Но именно это обстоятельство и оказалось роковым для их землевладения, ибо, в то время как их лорды были признаны полноправными собственниками земли, владельческие права копигольдеров оказались непризнанными, что было равносильно их легальной экспроприации.

Вотумом 24 февраля была в значительной мере решена судьба крестьянского землевладения в Англии, и решена не в его пользу. Его исчезновение в экономических условиях послереволюционной жизни было уже только вопросом времени. В этом вотуме всего ярче сказался консервативный характер английской революции.

В новых условиях сохранение копигольда означало по существу легальную экспроприацию преобладающей части английского крестьянства, которая должна была поэтому рассматриваться как наиболее яркое проявление (в области права) процесса первоначального накопления.

Парламент прекрасно сознавал значение этого вотума. Разъездные судьи получили инструкцию оповестить «народ» о том, что парламент уничтожил палату по делам опеки. Заявляя, что «подданные могут пожинать плоды» (reap the benefit) победы, общины совершали обычную для буржуазии подмену, выдавая за народ самих себя.

Итак, своеобразная расстановка классовых сил в английской революции и обусловленная ею слабость крестьянского движения привели к такому решению аграрного вопроса, которое можно назвать «помещичьей чисткой земли для капитализма».

Сообразно с этим был решен вопрос о судьбах конфискованных революцией земель короны, церкви и делинквентов.

Выступление буржуазии, находившейся в союзе с новым дворянством, имело в виду не только уничтожение политического господства отживающих сил общества — феодальной знати и англиканской церкви, но и подрыв их экономического могущества. Последнее могло быть достигнуто прежде всего захватом находившегося в их руках землевладения — этой подлинной основы феодального богатства.

Уничтожение феодального землевладения в той или иной степени осуществлялось всеми ранними буржуазными революциями. Основное, однако, заключалось в том, в чьи руки перемещались конфискованные революционной властью земли, каковы были социальные результаты земельных перестановок.

Если французская революция XVIII в. путем парцеллирования конфискованных поместий и представления ряда льгот покупателям содействовала переходу земли к мелким собственникам, чем укрепила крестьянскую парцеллярную земельную собственность, то английская революция осуществляла секвестр и последующую распродажу земель короны, сторонников короля и церкви исключительно в интересах буржуазии и нового дворянства, чем содействовала сколачиванию родовых владений земельной знати нового времени.