Политические функции английского парламента в конце XIII — начале XIV века

Для того чтобы решить вопрос о социальном назначении парламента в жизни феодальной Англии, недостаточно знать его структуру и состав. Необходимо также выяснить круг дел, подлежавших ведению парламента, его взаимоотношения с другими органами феодального государства и с королем. Вопрос этот постоянно был и остается предметом споров в буржуазной историографии. Стеббс особенно подчеркивал большую роль представителей общин в деле налогообложения и выдвинул эту функцию парламента на первый план в его деятельности. Он же один из первых обратил внимание на то, что в первый период существования парламента последний еще не представлял серьезного ограничения для короля, который даже в вопросах обложения, а тем более в вопросах законодательства, суда и общей политики мог действовать и помимо парламента. Однако в то же время Стеббс рассматривал парламент даже в эту эпоху как самостоятельное политическое учреждение, взаимодействие которого с королем определялось прежде всего тем, что король вынужден был считаться с парламентом, который, по мнению Стеббса, представлял «нацию», то есть все население королевства.

Таким образом, парламент осуществлял своеобразную гармонию между «народом» и королем Эдуардом I, который, пословам Стеббса, строил свою политику в отношении парламента с учетом «обычаев, пожеланий и силы нации, обычаи, желания и силу которой он научился понимать». «Из этой органической полноты конституции (то есть, организации парламента) выросла сила сопротивления, а из сопротивления победа тех принципов, которыми Эдуард мог руководить, но которые он не смог насиловать». Точка зрения Стеббса прочно утвердилась в европейской историографии второй половины XIX в. Его последователи в Англии, во Франции и Германии также выдвигали на первый план финансовые полномочия парламента и особенно подчеркивали гармоническое равновесие, якобы достигнутое между королем и «народом» в парламенте. «И действительно, — писал Р. Гнейст, — английский парламент изображал из себя такой органический союз государства и общества, с которым не могла сравниться ни одна представительная организация на континенте, где развитие ленной организации и податной системы шло совсем другим путем». Близкую к этой оценку политической роли парламента по отношению к королевской власти давал также Д. М. Петрушевский, ставя на первый план среди функций парламента его участие в разрешении налогов и подчеркивая, что уже в средние века «верховная власть в государстве перестала быть уделом одного лишь короля и стала уже в значительной мере достоянием парламента, в котором заседали уже на равных правах лорды и общины королевства, и последующим векам оставалось лишь закрепить это положение и превратить его в бесспорный государственно-правовой принцип, гласящий, что верховная власть находится у короля и у парламента». Примерно такую же точку зрения на политические функции и политическую роль средневекового английского парламента развивает современный английский историк Уилкинсон, всемерно поддерживающий концепцию тесного гармонического сотрудничества между королем и «нацией» в парламенте. Уилкинсон видит в парламенте орган, осуществлявший соучастие (partnership) короля и «общин» в управлении страной. Это соучастие, по словам Уилкинсона, «оставило исполнительную власть в руках короля и сохраняло многие из традиций персональной монархии, но исходило из представления о том, что важнейшие решения, касающиеся нации, не могут оставаться только в сфере действия короля и его ближайших советников». Близкую к этой точку зрения высказала также и мисс Кларк, признававшая за парламентом уже в самый ранний период его существования значение самостоятельного политического учреждения, пользовавшегося известным влиянием на политику правительства. Противоположной точки зрения на политическую роль парламента придерживались историки «критического» направления. Идеализируя власть короля как надклассовый орган мира и порядка и считая парламент созданием короля, они отказывали парламенту в сколько-нибудь серьезном самостоятельном значении. Поэтому они старались, зачастую вопреки фактам, доказать, что парламент в XIII и начале XIV в. не мог оказывать серьезного влияния даже на налогообложение и что разрешение налогов не было регулярной функцией парламента. Регулярной и наиболее важной функцией парламента они считали принятие им петиций, их разбор и консультации по этим петициям. Для этой цели, по мнению этих историков, король и созывал парламент, который тем самым как бы «помогал» королю наилучшим образом осуществлять его судебные и административные функции в интересах его подданных. Некоторые историки этого направления шли еще дальше, отрицая сколько-нибудь заметную роль парламента и, в частности, палаты общин в деле подачи и обсуждения петиций даже в XIV, не говоря уже о XIII в. 13. Макильвейн же главной функцией парламента в ранний период его существования считает судебную функцию, отождествляя парламент с «судом пэров», и тем самым совершенно отрицая за ним какую-либо особую общеполитическую роль. По его мнению, делом парламента в этот период было не творить, но только интерпретировать и разъяснять законы. Взгляд историков «критического» направления наиболее ярко выразил Поллард, который считал парламент в конце ХIII—XIV в. неотделимым от короны, видя в ней основной определяющий элемент парламента. С его точки зрения абсурдным является даже предположение о том, что между короной и парламентом могли существовать сколько-нибудь серьезные противоречия. Они составляли единое целое, и между ними были невозможны никакие расхождения, так же как невозможно было какое-либо ограничение короны со стороны парламента. В настоящей главе мы займемся выяснением характера практической деятельности парламента и его взаимоотношений с короной в изучаемый период. Для этой цели были использованы разнообразные источники, многие из которых мы уже охарактеризовали выше: парламентские приказы, парламентские свитки, хроники, а также сборник внутриполитических и дипломатических документов XII—XV вв. «Foedera conventiones, letterae etc.», изданный Раймером. В официальных приглашениях на парламенты в изучаемый период цели созыва этого собрания определялись весьма различно. По данным этих источников, магнаты приглашались для одних целей, а представители общин — для других. Первые обычно приглашались для того, чтобы король мог иметь с ними «совещание и обсуждение» (colloquim et tractatum), то есть для того, чтобы обсуждать вопросы, поставленные перед ними в парламенте, и принять по ним решение (ad tractandum et ordinandum). Эта формула, которая наиболее ясно выражена в приглашениях магнатам на «образцовый парламент» 1295 г, затем повторяется, иногда дословно, иногда с некоторыми вариантами, в приглашениях на все парламенты. Единообразие этих приглашений говорит о том, что в королевской канцелярии уже сложилась к концу XIII в. определенная формула вызова магнатов.