Уже самый факт возможности столь различного толкования этого термина свидетельствует о его неточности, а потому и неправильности. Он как бы подчеркивает всесословный характер государственной власти в изучаемый период и тем самым облегчает буржуазным ученым задачу апологии английского средневекового государства.
Наше исследование, одной из главных задач которого является изучение конкретных проявлений эксплуататорской феодальной природы так называемой сословной монархии в Англии, дает, как нам кажется, основания поставить вопрос о замене этого неудачного термина более точным. Мы считаем более правильным определить эту специфическую форму феодального государства как «феодальную монархию с сословным представительством».
Поскольку сословно-представительные собрания составляли наиболее характерную особенность этой политической формы, то именно парламенту уделяется наибольшее место в нашей книге, как видно уже из ее названия. Однако изучение истории парламента не является для автора самоцелью. Парламент рассматривается нами лишь как своего рода фокус социальных и политических отношений XIII в., ибо в его развитии, составе, структуре и во всей его деятельности отразилось то соотношение социальных сил, которое сложилось в Англии ко второй половине XIII в. и на которое опиралась новая феодальная монархия с сословным представительством. Поэтому в главах книги, посвященных непосредственно парламенту, наибольшее место отводится не организации и процедуре, но анализу социального состава, политических и социальных функций этого учреждения.
Мы полагаем, что к средневековому английскому парламенту вполне применимы замечательные слова, сказанные В. И. Лениным по поводу роли английского парламента в начале XX в.: «Действительное классовое господство лежало и лежит вне парламента».
Во-первых тем, что это был период становления парламента, когда, с одной стороны, еще очень рельефно выступала его живая связь с социальными конфликтами, вызвавшими его к жизни, с другой — уже складывались основные характерные черты средневекового парламента как специфического и вполне самостоятельного учреждения. Поэтому, хотя эти черты были в конце XIII в. выражены слабее, чем в XIV в., именно здесь, на наш взгляд, следует искать решения спорных в литературе вопросов о происхождении парламента, о его политических функциях и общем характере его деятельности. Изучение этих первых десятилетий существования парламента представляет тем больший интерес, что именно этот этап его истории вызывал наибольшие споры в историографии вопроса и поставлял аргументацию как апологетам парламента, так и апологетам королевской власти, в частности Эдуарда I — этого первого «конституционного» монарха, как его часто называют в буржуазной литературе.
Во-вторых, обращение к этому периоду объясняется тем, что, как это ни странно, он менее всего изучен с точки зрения повседневной практической деятельности парламента, особенно по сравнению с XIV в. В монографическом плане эта конкретно-историческая сторона вопроса почти не исследовалась, а в общих работах освещается очень бегло, хотя в них постоянно подчеркивается «конституционное» значение этого периода.
Наконец, в-третьих, для XIII в. мы располагаем наиболее богатым материалом источников и, что особенно важно, не только по истории собственно парламента, но и по всем важнейшим вопросам социальных и политических отношений этого периода.
Акцент на социальные проблемы, который мы делаем в работе, потребовал привлечения таких источников, которые совсем не использовались или мало использовались буржуазными исследователями так называемой конституционной истории Англии. Но даже и те источники, которые детально изучались ими, нам приходилось часто анализировать под другим углом зрения, чем это делалось раньше.