Такая позиция королевских судов, по сути дела враждебная стремлениям массы свободного крестьянства отстоять свои законные права на пользование общинными угодьями, заставляла свободных крестьян сплошь и рядом добиваться осуществления этих своих прав, вместе с вилланами, путем разрушения изгородей и рвов и насильственного захвата огороженных участков.
Не менее резко классовая тенденция в практике королевских судов проявлялась в исках свободных держателей против их лордов по вопросу о размере ренты. Здесь, как правило, королевский суд также оказывался на стороне лорда.
В этом отношении для позиции королевских судов характерен такой случай.
В 1247 г. свободные держатели аббата Миравэл во главе с Рожером Седингтон пожаловались разъездному суду в Лейстершире на то, что аббат и его бейлифы захватили их скот с целью принудить их выполнять повинности, которые они по закону не должны выполнять (qui ei de jure non debent пес solent). Аббат, ничего не говоря о сути дела, просто заявил, что этот иск не может разбираться в суде, сославшись при этом на шерифа графства, который подтвердил, что текст приказа о начале иска, поданного ему, расходится с текстом приказа о начале иска, поданного разъездному суду. Этой чисто формальной придирки было достаточно, чтобы аббат был отпущен с миром (sine die), а его свободные держатели оштрафованы за ложную жалобу.
По вопросу об установлении правового статуса свободных крестьян королевские суды занимали двойственную позицию. В некоторых случаях по искам отдельных крестьян против попыток закрепощения со стороны их лордов суд становился на сторону крестьянина, признавал его свободным и даже выносил решение о компенсации ущерба, нанесенного ему в тот период, пока лорд обходился с ним, как с вилланом.
Решение в пользу той или иной стороны, вероятно, зависело каждый раз от индивидуальных условий: от зажиточности крестьянина-истца, а также от происхождения его «свободы». Более зажиточным фригольдерам, державшим земли по хартии и по обычаю манора, очевидно, легче было добиться в суде признания своей свободы. Иначе дело обстояло с мелкими свободными крестьянами, новыми поселенцами, арендаторами на домене и т.д., свободный статус которых установить было трудно и которых легче было подчинить власти лорда. Отрицательные решения, вероятно, обычно принимались и в отношении тех крестьян, которые, будучи переведены на денежную ренту и живя в городах и чужих местах, «забывали» о своем вилланском происхождении и претендовали на свободный статус.
Можно предположить, что королевские суды защищали от попыток закрепощения со стороны лордов только более зажиточные элементы свободного крестьянства, в поддержке которого в известной мере было заинтересовано само феодальное государство. Но они отнюдь не обеспечивали стабилизации свободного статуса мелких свободных держателей крестьянского типа, количество которых все время возрастало в XIII в.
Суммируя все вышесказанное относительно политики английского феодального государства и позиции общего права по отношению к свободному крестьянству, можно сделать некоторые общие выводы.
Эта политика значительно отличалась от политики в отношении вилланства тем, что общее право и королевское законодательство признавали формально за свободным крестьянином, как и за всяким свободным держателем, право апеллировать в королевский суд для защиты своего имущества и личной свободы. Однако практическая интерпретация этого правового и политического полноправия свободного крестьянства сводила его лишь к защите того зажиточного слоя свободных держателей, который по своим экономическим и социальным интересам был близок к мелким вотчинникам и составлял постоянный резерв их пополнения. Для большинства свободного крестьянства (многочисленной свободной бедноты, а отчасти среднего крестьянства) защита личных и имущественных прав, прокламированная общим правом, на практике часто оставалась фикцией.
Положение этих категорий свободного крестьянства оказывалось немногим лучше, чем положение вилланов, и политика феодального государства по отношению к тем и другим часто оказывалась почти одинаковой. Известному стиранию граней между ними способствовало также и то, что возраставший с середины XII в. налоговый гнет одинаково тяжело ложился на свободных и крепостных крестьян, подвергая и тех и других дополнительной централизованной форме эксплуатации.
Таким образом, пресловутая привилегия свободного держания и защита королевской властью свободного крестьянства, на которых в значительной мере строится апология английской средневековой монархии в буржуазной историографии, в реальной действительности выглядела совсем иначе, чем это представляется некоторыми историками. На практике не всегда можно было провести четкую грань между вилланом и мелким свободным держателем, но вовсе не потому, что положение виллана заключало в себе черты некоторой свободы. Скорее, напротив, эта грань стиралась потому, что малоземельные свободные крестьяне, как мы видели, обычно не имели возможности воспользоваться привилегиями своего свободного статуса и попадали в положение, близкое к вилланам.
Ограниченность сферы действия на практике привилегии свободного держания, зафиксированной в английском общем праве, находит объяснение в социальной и сословной неоднородности того слоя населения феодальной Англии XIII в., который фигурирует в источниках этого времени под общим названием «свободных держателей». Заслуга открытия этой неоднородности свободных держателей принадлежит советским исследователям.