Введение

На место идеализации парламента как органа «народоправства» и изображения политической борьбы XIII—XIV вв. как борьбы «нации» за свободу они поставили по сути дела идеализацию королевской власти как надклассового органа-мира и порядка, как защитницы «народа» против феодалов. Ей они приписывали создание в Англии XIII—XIV вв. нефеодального «правового государства». Если вигские историки рассматривали историю возникновения парламента в основном как эволюцию учреждений, то их оппоненты еще больше грешили в этом отношении, так как они полностью исключили из своих исследований анализ социальной действительности, которая вызывала к жизни появление того или иного учреждения и определяла его развитие. Они, правда, говорили о феодальной природе парламента, но поскольку они сводили понятие феодализма или к поземельному феодальному праву, как Мэтланд, или к системе ленных отношений, или к политической децентрализации, то их ссылки на феодальное происхождение парламента отнюдь не вскрывали социальной и классовой природы и корней этого учреждения. А так как они при этом полностью отрицали активность каких-либо социальных сил в создании парламента и тем более влияние классовой борьбы на политическое развитие страны, то в конечном итоге они также сводили всю конституционную историю Англии к истории учреждений, с той лишь разницей, что сосредоточивали свое внимание не на развитии парламента, а на развитии органов королевской власти. Стоя на позициях идеализма, критики вигской концепции могли создать лишь аналогичную ей идеалистическую концепцию, хотя и несколько иного толка. Вот почему, как мы заметили выше, их критика была неглубокой и односторонней. Ведь она не затрагивала основного порока вигской концепции, — того, что в ней недостаточное внимание уделялось экономической и социальной истории.

Но иначе и быть не могло, ибо сами представители «критического» направления, как и большинство буржуазных историков за последние 50 лет, все больше и больше замыкались в рамки чисто юридического анализа, предоставляя изучение социально-экономических вопросов специалистам по экономической истории. В этом смысле сравнение работ историков «критического» направления с работами Стеббса и его школы оказывается не в пользу первых. Характерно, например, что с легкой руки Полларда почти все представители «критического» направления не считают возможным рассматривать парламент как сословно-представительное собрание даже с теми оговорками, которые делал Стеббс. Тем самым они совершенно отрывают это учреждение от той социальной почвы, на которой оно выросло, и вообще снимают проблему сословной монархии как особой формы государства.

Таким образом, в конечном итоге главное различие между вигской школой и «критическим» направлением сводится к различию в политической окраске созданных ими концепций. Спор между ними в новой форме и с новыми аргументами как будто возрождает старый спор, восходящий к концу XVII— XVIII вв., между торийскими и вигскими публицистами об истоках происхождения английского буржуазного государства и, в частности, парламента. Возрождение консервативной точки зрения на историю средневекового английского государства на рубеже XIX—XX вв., по-видимому, косвенно отразило известное разочарование в буржуазной демократии старого типа и стремление к усилению исполнительной власти, которое охватило некоторые круги буржуазии и буржуазной интеллигенции в период перехода к империализму.

Русская буржуазная историография XIX и начала XX в. в важнейших вопросах истории средневекового английского государства в целом стояла на позициях, близких к позициям вигской школы. Для всех ее представителей политический строй современной им Англии, английская буржуазная конституционная монархия представлялись своего рода политическим идеалом — «господством права», как называл ее П. Г. Виноградов. Одним из главных достоинств этой политической системы они, подобно английским либералам XIX в., считали якобы мирный, эволюционный характер ее исторического развития, о котором они мечтали и для царской России.